Не столь важно, как трактовать деятельность этих отраслей – как удовлетворение потребностей или как исполнение личных желаний; в любом случае они будут монетизироваться посредством гуманистических вычислений вне зависимости от технологического прогресса. Когда роботы-домработники создадут других домашних роботов, которые смогут шить платья по выкройкам, найденным в интернете, возможность дальнейшей монетизации индустрии моды будет зависеть от полноты учета. В гуманистической информационной экономике учет будет полным, люди продолжат зарабатывать на жизнь в качестве модельеров, фотографов и моделей и смогут достичь благополучия.

Такая модель экономики будет охватывать больше сфер жизни, чем сейчас, так что дизайнеры по-прежнему будут зарабатывать деньги, даже если платья будут шить роботы на дому. Женщины, которые будут носить эти платья, возможно, тоже немного заработают на рекламе одежды, причем совершенно непреднамеренно.

Предположительно, в будущем на горизонте замаячат новые желания и потребности, которым не будет конца. Кто возьмется утверждать, какими они будут? Возможно, в придачу к рецептурным препаратам, которые будут получать из искусственных желез, появятся генетические модификации, которые помогут нам легче переносить космические полеты или наделят способностью к формированию сетей нейронов с целью стимуляции развития специфических способностей мозга, к примеру математической одаренности.

Что бы ни произошло в будущем, если контроль процесса может осуществляться в сети в виде информационных потоков, у нас появится выбор – монетизировать эту информацию или нет. Даже если сама идея денег исчерпает себя, у нас останется возможность решать, кому будут принадлежать полномочия и инструменты влияния – централизованным органам или непосредственно людям, создающим ценности. Причем выбор остается всегда, какие бы фантастические технологии у нас ни появлялись.

Если обесценить удовлетворение всеобщих желаний и потребностей, кроме потребностей всевидящего централизованного сервера-сирены, дальнейшее совершенствование цифровых технологий постепенно сотрет в порошок и капитализм, и демократию.

«Научатся ли наконец облачные сервисы чему-то эдакому – например, переводить с английского на китайский и обратно или грамотно управлять “умным домом”? Однажды наступит день, когда нам больше не придется платить, чтобы облачные сервисы продолжали обслуживать нас по высшему разряду».

Ущербные, развращенные и ни к чему не пригодные люди будущего транжирят наследие былых времен, эксплуатируя машины, давным-давно запущенные поколениями предков, – с этого начинаются повести «Машина времени»[116] Герберта Уэллса и «Машина останавливается»[117] Эдварда Форстера.

Что примечательно, некоторые хорошо налаженные облачные сервисы постепенно будут все меньше зависеть от обновлений, поступающих от реальных людей. Допустим, что когда-нибудь будет достигнута та степень автоматизации, при которой они будут функционировать автономно, не обеспечивая авторских отчислений. Когда-нибудь настанет время, когда система изучит достаточно существующих англо-китайских переводов, чтобы самостоятельно генерировать новые переводы в обозримом будущем.

Тут впору высказать главное замечание: в условиях рынка не существует абсолютных критериев определения стоимости товара. Вся суть рынка – ситуативное ценообразование.

Никого не шокирует, когда кинозвезде выдают чек на огромную сумму всего за несколько реплик, произнесенных в фильме. Было бы логично предположить, что некоторые звезды блокбастеров в свое время получали по миллиону долларов за неразборчивое ворчание. Если окажется, что при удачном стечении обстоятельств его оценивают в миллион долларов, значит, столько оно и стоит.

Когда-нибудь ваше ворчание может помочь автоматическому помощнику выстроить эффективную тактику взаимодействия с ворчливыми людьми. Спустя десятки и сотни лет, когда глобальные или даже межпланетные алгоритмы перевода достигнут такого совершенства, что необходимость в доработке будет возникать лишь от случая к случаю, запись вашего ворчания, возможно, будет стоить миллион долларов. В наши дни такое предположение кажется странным, но попробуйте представить на своем месте охотника-собирателя, жившего тридцать тысяч лет назад, – с его точки зрения, ворчание звезды на экране, оцененное в миллион долларов, тоже выглядело бы странно.

Действительно, даже если облачные алгоритмы когда-либо будут окончательно отлажены и перестанут нуждаться в мелких доработках, это следует воспринимать как сигнал тревоги. В таком случае возникший застой будет означать, что люди смирились с тем, что ими управляют старые программы. Эти программы будут принимать решения за нас, а мы даже не попытаемся изменить свою участь, иными словами, перестанем жить полноценной жизнью.

Живые языки нуждаются в постоянном поступлении примеров речи от живых людей, как и сервисы машинного перевода, чтобы оставаться актуальными. Если облако изучило все и ему больше не нужно обучаться переводу с английского на китайский, это значит, что языки перестали развиваться.

Ведущая роль в управлении облачными сервисами должна принадлежать людям. Нельзя позволять сети постоянно определять облик речи и овладевать ею. Гуманистическая экономика избавит общество от рисков злоупотреблений, которые могут привести к искусственной стагнации языка и тому подобным ловушкам.

Если сервисы машинного перевода достигнут такого совершенства, что для пополнения словарного запаса новыми оборотами им будет достаточно лишь одной сотой того объема данных, который они собирали на заре своего существования, неудивительно, что свежие поступления, обязательные для обновления баз данных в нужном объеме, будут оплачиваться в сотни раз лучше, чем сейчас.

Я уже предвкушаю знакомые возражения: к примеру, если внести вклад в отлаженный облачный сервис под силу лишь очень немногим, не разрушится ли кривая распределения доходов, допускающая существование среднего класса? Меня не удивляет, когда подобные опасения высказывает неомарксист, который, так или иначе, настороженно относится к капитализму, но я часто слышу такие доводы от скептически настроенных киберлибертарианцев, которые не верят, что простые люди могут получить пользу от информационной экономики.

Мне кажется, что всякая рыночная экономика исходит из того, что подавляющее большинство людей ленивы, лишены творческого начала, склонны к антиобщественному поведению и в целом несостоятельны в том или ином отношении. Чтобы сделать идею рынка приемлемой для простых людей, нужно так или иначе убедить себя в том, что люди, которым, как вам кажется, совершенно нечего предложить, то и дело будут заявлять о себе, нежданно-негаданно предлагая нечто до такой степени ценное, что вы даже не могли представить. Я не могу как-то обосновать это убеждение, но нам придется поверить в него, если мы хотим создать рынок, на котором все станут независимыми игроками. Следует озаботиться вопросом, допускают ли условия игры такую возможность в целом, исходя из того, что люди хотят и могут участвовать в этой игре.