Она запнулась, ее одурманенное алкоголем, помраченное сознание все же подало сигнал тревоги: «Не то говоришь!»

– Как Владу удалось? Ха-ха-ха… – Ее смех звучал как рыдания. – Но пусть не радуется. Жить ему осталось недолго. Его убьют! И меня убьют! Мы умрем… как Ромео и Джульетта… и нас похоронят в одной… в одной могиле… Ха-ха-ха-ха! Впрочем, нет! Ни за что! Целую вечность лежать рядом с этим ублюдком? Отец! Он все-таки отомстил мне… отомстил…

Трубка, по-видимому, выскользнула из ее рук.

– Алло! Леда! Леда…

Никто не отвечал.

– Похоже, она вырубилась, – растерянно произнесла Астра, глядя на Матвея. – Напилась до беспамятства. Надо ехать!

– Куда? В Витеневку?

– Будем искать Неверова здесь, в Москве. Леда видела его.

– Она не забыла уточнить, где?

– Ой!

Астра принялась лихорадочно набирать номер госпожи Куприяновой. Самое главное упустила! Растяпа!

– Не отвечает…

Астра застыла, уставившись в одну точку. Череда людей, связанных с поисками Влада Неверова, промелькнула перед ее глазами – муж и жена Шемякины, братья Грибовы, Шестопалов, вдова профессора Лианозова, его сын, неизвестный коллекционер, давший в Интернете объявление о покупке раритета…

– Почему неизвестный? – прошептала она.

– Ты о чем?

– Коллекционер не собирается покупать кинжал! – Астра ощутила, как внутри поднялась горячая волна. – Я знаю, что это были за пятнышки… Едем!

– Какие пятнышки?

* * *

Ее лицо, весь ее облик напоминал ему что-то смутно знакомое, чего не бывает и чего он всегда ждал… Волосы не русые и не каштановые, а как гречишный мед. Глаза не цвета морской волны, а нефритовые, матовые, с черными углями зрачков. Губы не розовые, а темные, как спелые вишни. Едва заметный румянец на скулах, загнутые вверх ресницы без следа краски, высокий чистый лоб…

– Мне кажется, это ты и не ты, – произнес Влад. – Я всегда сомневался, существуешь ты на самом деле или это только мираж, сотворенный Дамиановыми топями. На болотах бывают миражи?

– Бывают, – кивнула Таисия. – Я иногда слышала звон монастырских колоколов, хотя колокольня уничтожена во время войны – в нее попал немецкий снаряд. И еще иногда в лесу бродил призрак – в черном балахоне, в черном колпаке. Рыбаки и охотники окрестили его «богом войны». На кого взглянет – тот не жилец. Еще я от Василисы с Улитой много разных баек слышала. Язык заболит рассказывать.

– А монашку видела?

– Которая на дороге голосует, садится в машину, и автомобиль с водителем бесследно исчезают? Или молодых парней в трясину заманивает? Так это ж я и есть!

– Шутишь…

Она улыбалась, закусив губу, – ужасно мило. Он таял от нежности. Он забыл, что перед ним – приемная дочь Куприянова, богатая наследница. Впервые в жизни его не заботили деньги.

– Я должна кое в чем признаться…

– Теперь твоя очередь исповедоваться, – согласился он.

– Я обманула тебя под венцом. Не призналась, что люблю другого.

У Влада перехватило горло. Кого она могла любить там, в Камке? Залетного молодчика? Какого-нибудь егеря? А как же обет, послушание?

– Это не то, что ты думаешь.

– Кто он? Между вами…

Он опомнился. Он ведь был у нее первым мужчиной, без всяких сомнений. В свои неполные тридцать лет Таисия оказалась девственницей. К кому он ее ревнует?

– Это был Ангел, – прошептала она. – Сначала я увидела его на стене, в келье инокини Филофеи, а потом он стал мне являться. И я, ничтожная грешница, воспылала к нему страстью…

«Воспылала страстью. Ну кто из нынешних женщин выразился бы так? – невольно подумал Влад. – Если бы я не был с ней обвенчан, то бы опять женился на ней».

– Даже стоя в церкви при совершении обряда, я представляла не тебя – его…

Она выдавливала из себя слова с величайшим усилием. Ее глаза болезненно блестели.

– Кем ты его воображала? Женихом? – усмехнулся Неверов. – Такого соперника мне опасаться нечего. Ангелы бесплотны, дорогая.

– Изменяют не телом, изменяют душой.

– Ты продолжаешь его любить?

– Он приходил ночами в мои сны. Мне казалось, он приникает к окну, шепчет слова любви, искушает и… соблазняет. Его теплый свет касался меня, будто незримые руки и губы. Я отдавалась ему в своих мыслях.

– Ангелу такое поведение не пристало. А тебе – тем более. Хотя я всегда подозревал, что монашество порождает дивные эротические грезы. Запреты делают плод невообразимо сладким!

Она предполагала абсолютно другую реакцию с его стороны и растерялась.

– Ты сможешь любить женщину, которая мечтает о другом?

– Разве он продолжает приходить к тебе?

– Нет… я предала его…

– Ангелы умеют прощать.

– Я не знаю, кто он, мой искуситель. Может быть, демон в образе посланника Божьего? Какая из меня монахиня после этого? Невеста Христова должна быть невинна, девственно чиста телом и помыслами. Получается, я Всевышнего обманывала, батюшку, что обряд совершал, в заблуждение ввела и тебя обманула.

Ее губы дрожали, она сжимала тонкими пальцами крестик на груди, словно искала защиты у всесильного покровителя.

Влад отвел глаза, так ему стало неловко.

– Во всем моя вина, – со стыдом признался он. – Ангел, который приходил к тебе… то был я.

– Нет…

– Я ужасно поступил с тобой… но что мне оставалось? – горячо заговорил он, взяв ее безжизненную руку в свою. – Я не знал, как привлечь твое внимание. Ты не смотрела в мою сторону! Ты вообще не смотрела на мужчин, как на противоположный пол, считала их всех «братьями». Все мои попытки вызвать у тебя ответное чувство были заранее обречены. Что я мог? Я ходил кругами, приглядывался, прислушивался, много беседовал со старожилами, с туристами, даже в краеведческий музей ездил. Один парень из местных, археолог-любитель, рассказал мне историю про монахиню Филофею…

Таисия зачарованно слушала. Она перенеслась мысленно на лесную поляну, к большому костру, разведенному в ночи усталыми путниками. От еловых веток шел дым, отгоняющий комаров. Потрескивая, горела хвоя. Над огнем висел черный от копоти чайник. Люди протягивали к костру озябшие ладони, грелись, ведя неторопливый разговор…

– Девушка тяжело заболела, и родители дали обет: если Бог сохранит ей жизнь, отдать дочь в монастырь, – говорил один из них. – Звали ее Катерина Савицкая, из рода нетитулованных дворян. У девушки был тайный возлюбленный, знатный новгородец – пригожий молодец, только уж больно охочий до женских прелестей. Он сватался к Катерине, но Савицкие ему отказали. Они даже рады были отправить дочь подальше от ловкого ухажера. Согласия ее никто не спрашивал, как водится. Насильно отвезли в дальнюю обитель, затерянную среди болот, постригли и заперли в крошечной келье. «Молись, – велели, – плачь, поклоны бей! Прощения проси у Господа за свое непокорство!» Она полила слезы, да и смирилась. Только когда собор монастырский расписывали, раздобыла краски и нарисовала на стене кельи ангела. И был тот ангел схож лицом с новгородским повесой. Игуменья увидела и приказала замазать изображение побелкой, а через три дня рисунок вновь проступил на стене, вызвав переполох и смуту среди инокинь и послушниц. Правда это или выдумки, остается только гадать. Предание гласит, что вскоре после этого Филофея тронулась умом, выскочила через окно кельи и убежала на болота. Дороги через топи она не знала и утонула. В то же время бесследно исчез и ее возлюбленный. Кое-кто утверждал, будто молодые люди задумали побег, который закончился для них трагически. С тех пор якобы призрак погибшей монашенки бродит по окрестностям, оплакивает свою горькую участь и мстит окружающим за поруганное счастье. А более всего за преждевременную лютую смерть…