Таисия принимала ванну с солью Мертвого моря – успокаивала измученные нервы. Она чувствовала себя странно счастливой. Не о таком счастье она мечтала. Вместо безмятежности – тревога и ожидание каких-то новых испытаний.

Михаил применил самое действенное лекарство от стресса – ночи любви. Смиренница-жена возбуждала его сильнее, чем он мог ожидать. Стыдливость, которую давно предали анафеме современные женщины, оказалась чем-то сродни приворотному зелью или скорее «шпанской мушке».[9]

То, как Таисия воспринимала мир, потрясло его. Он не знал, чего ему хотелось больше – целовать ее или говорить с ней.

Теперь он готов был отказаться от чего угодно, кроме жены. Они могут вообще уехать из России – на Кипр или в Англию. Его не пугали трудности, работу он найдет в любой стране. Главное – согласится ли Тая? Он дважды чуть не потерял ее. А ведь это может повториться из-за Леды. Та не успокоится.

«Хорошо, что я купил телефон с записывающим устройством, – хвалил он себя и тут же корил: – Но я подверг Таю опасности. Леда чуть не убила ее!» И тут же оправдывался: «Я бы не допустил этого. Я все время находился рядом. Я должен был выведать, что она задумала!»

Он выбрал подходящий момент и спросил жену:

– Зачем ты позвонила Леде и назначила встречу?

– Она мне сестра. Мой отец умер, а я не знала, не успела попрощаться, последний раз взглянуть в его глаза! Я хотела пойти на кладбище. Ты не понимаешь!

Беспокойные мысли витали в ее голове. Она вспоминала слова Леды, которые та выкрикивала, ползая в грязи, и ей становилось не по себе. Смысл этих слов ускользал от нее.

– Почему сестра хотела убить меня? Что я ей сделала? В Новгороде, когда ты уехал, я позвонила ей – с трудом узнала ее новый номер. Мы должны были встретиться, но она не пришла. Или пришла? Это был не грабитель, который позарился на мою сумку! Боже мой, она еще в тот раз могла…

– Вы не любили друг друга?

– Она невзлюбила меня, кажется, еще маленьким ребенком. Не понимаю, что во мне так ее бесило. Она ужасно вела себя, будто нарочно доводила родителей до белого каления. Особенно отца. Мама мягче, терпимее, она воспринимала выходки Леды как невинные шалости. И постоянно повторяла: «Мы сами виноваты!» Они были лучшими родителями на свете…

– Почему «были»? Мама еще жива.

– Да, но не для меня. Нельзя бередить старые раны. Когда-то я резала по живому и не вынесу этого вновь. Я почувствовала, что отца нет в живых… Последнее время меня преследовал его образ – он пытался что-то донести до меня. Покинув Камку, я ощутила такую тоску, что не выдержала и позвонила Леде. Она сказала мне о смерти папы. Если бы не это, я бы не стала с ней встречаться. Я не собиралась возвращаться! Я только хотела расспросить ее о папе, о том, как он умер, узнать, где его похоронили…

– Хочешь, я сам все разузнаю и мы съездим на кладбище? Обещаю! – Он помолчал. – Как ты смотришь на то, чтобы расписаться официально?

Она через силу улыбнулась.

– Для меня это не имеет значения. Перед Богом мы супруги, а остальное неважно.

– Ничего не важно? – спросил Михаил. – А если я окажусь преступником, вором, мошенником? Ты и тогда не бросишь меня?

– Мы обвенчаны. Я твоя жена, что бы ни случилось.

В ее глазах, не проливаясь, стояли слезы. Он не знал, не мог найти слов, чтобы выразить свои чувства – нежность, сострадание, бесконечную вину, жгучее желание все исправить, упасть на колени, просить помилования и любви. Но любовь не подают, это не монета, пусть даже отлитая из чистого золота.

– Я… должен признаться тебе, – пересохшими губами вымолвил Михаил. – Сможешь выслушать исповедь корыстолюбца и негодяя, который недостоин дышать одним воздухом с тобой?

Она побледнела и кивнула.

– Леда говорила правду. Она послала меня отыскать тебя, чтобы жениться, а потом убить. Самое страшное, что я согласился! Превыше всего в жизни я ставил выгоду и наживу. Я обыкновенный подонок, из тех, что косяками бродят в коралловых рифах бизнеса. Благодаря отцу я получил прекрасное образование, но светлый ум никак не влиял на темную натуру. Деньги и статус – вот мои идолы. Ради них я готов был жениться по расчету на дочери Куприянова. Не на тебе – на Леде! Я прикидывался влюбленным, ничего не зная о ее сестре. Когда ты ушла из дома, Куприяновы вычеркнули тебя из семьи, из своей жизни, из памяти. Даже Павел Анисимович. Полагаю, он слишком любил тебя, чтобы простить. Оказавшись на пороге смерти, он смягчился, задумался о пережитом, а может быть, просто решил насолить Леде. И переделал завещание, оставив жене и младшей дочери дом в Витеневке и небольшое содержание, а всю недвижимость, счета в банках и компанию «Куприянов и партнеры» отписал тебе. Оригинал хранился у нотариуса, а копия – в домашнем сейфе твоего отца. Леда прочитала документ и показала его мне. Ее чуть удар не хватил! Похоже, покойный именно на это и рассчитывал. А потом, когда она пришла в себя, мы вместе придумали, как заполучить все.

Перед смертью Куприянов предпринимал попытки найти свою старшую дочь, но внезапная кончина помешала этому. Он успел выяснить, что ты осела где-то в Новгородской области, и я взялся за дело. Ездил по деревням и поселкам, показывал твою фотографию десятилетней давности и расспрашивал, расспрашивал. На одном забытом богом хуторе мне повезло: я наткнулся на пожилую женщину, которую исцелил старец Авксентий. Она-то и узнала тебя на снимке. «Девка похожа на помощницу пустынника, только та постарше будет» – так она сказала. Я подготовился и отправился в Камку под видом инженера Прилукина. Куприяновские миллионы стоили того, чтобы жить в грязной развалюхе, кормить комаров да при том еще корчить из себя специалиста-дорожника, который интересуется старым монастырским трактом. Я нашел тебя, но почему-то не торопился докладывать об этом Леде. Не знаю, что меня удерживало. Помнишь нашу первую встречу у колодца? Стоило мне посмотреть на тебя, как в моем сердце что-то проснулось. Я увидел в тебе… не могу выразить, что я увидел…

Он смешался. Слова все портили. Но другого способа передать свои чувства он не знал.

– Я перестал замечать, в каких условиях я живу, что ем, куда хожу, чем занимаюсь. Я думал только о тебе – днем и ночью. Когда мне приходилось уезжать в Москву, к Леде, разгребать завалы в работе компании, я становился совсем не таким, как в Камке. Я умирал столько раз, сколько мы расставались. Мой ум отказывался понимать, что на меня нашло. Ум любви не знает, она для него – чуждый элемент. Я всегда жил рассудком, а чувства считал второстепенными и ничтожными. Я отбрасывал их, как ненужный хлам, который мешает идти вперед, делать карьеру, добиваться поставленных целей, зарабатывать деньги. Ум все подвергает анализу, все толкует на свой лад… Умом любить нельзя. И вдруг я погрузился в такое блаженство, в такую мучительную радость, что сам себя перестал узнавать. Можешь мне не верить, ты имеешь на это полное право.