Ургулы продвигались вперед с поразительной скоростью, грохотали на запад от первого света до полной темноты, останавливаясь лишь сменить лошадей – мучительные минуты, когда Валина, развязав, сбрасывали на землю и, не дав размять члены, взваливали на новую лошадь и снова привязывали. Он пытался вести счет дням. Не менее десяти он провел вместе с крылом, и вдвое больше прошло с тех пор, как их разлучили. Он понятия не имел, куда они скачут, но степь вскоре должна была кончиться.

Изредка – когда они поднимались на холм или ехали вдоль гребня – он мог охватить взглядом всю орду ургулов. И каждый раз это зрелище било его как кулаком в лицо. Наставники в Гнезде описывали племена в полсотни-сотню человек – в сущности, большие семьи, близко не лежавшие к этому полчищу. Наверняка десятки, если не сотни тысяч, и табуны, растянувшиеся по степи, сколько видел глаз. Они не строились ни колоннами, ни воинскими порядками; сплошная масса коней и всадников затягивала холмы, как складчатое одеяло. Шатров больше не разбивали – слишком спешили, – и в иные ночи, когда открывался вид на черные холмы, Валину чудилось, что он плывет по ночному морю, что не костры, а звезды отражаются в ледяной воде и что он, связанный по рукам и ногам, вот-вот уйдет на глубину, утонет.

Он пытался оценить численность, пересчитывая костры и лошадей, но сбивался. Все равно, даже привязанный к конской спине, даже не видя перед собой ничего, кроме комьев земли, потных боков и развевающихся хвостов, он явственно слышал гром – грохот громче и грознее грома; сама земля содрогалась под ногами ургульского полчища. Пришло в движение не одно тааму, не племя, а целый народ.

Старик Флек на Островах уверял, что ургулы при желании способны покрывать за день пятьдесят миль. Валин никогда ему не верил, но теперь начинал понимать, как это удавалось. Всадники ели в седле, мочились с коня, а при нужде в седле и спали, перехватив колени грубой привязью, и светло-русые космы развевались за ними. Валину доводилось видеть, как ксаабе и таабе помоложе и лошадей меняли, прыгая из седла в седло, словно прикосновение земли могло их осквернить. Раз он заметил на северной равнине огромное стадо бизонов. Крайние из них повернули к табуну благородные тяжелые головы, и с сотню всадников откололись от войска, поскакали, занося копья и оглашая утро пронзительными воплями. Остальные, не сбиваясь с аллюра, грохотали по степи на запад.

Он уже решил, что конца этому не будет, когда все прекратилось. Только что он, старясь забыть о тряске, обдумывал новый план побега, а вот уже конь замедляет ход и переходит на шаг. Приподняв голову, Валин разглядел, что они подъехали к краю огромного стойбища, где апи стояли густо, как деревья в лесу. Его таабе под уздцы повел лошадь между шатрами, то и дело задерживаясь, чтобы перекинуться словечком, поболтать или расспросить встречных ургулов. Люди кидали любопытные взгляды на связанного пленника, и не раз Валина тыкали в ребра тупыми концами копий.

Когда они наконец встали, его, как всегда бесцеремонно, свалили наземь, перерезав путы. Руки и ноги ничего не чувствовали, суставы болели, хоть кричи, но он медленно поднялся на колени, а потом и на ноги. И опешил, подняв голову.

На протянувшихся во все стороны холмах ургулы, перекликаясь, стреноживали лошадей, сгружали жерди и шкуры для апи. Это что-то новое. Валин, сплюнув сгусток крови, присел и снова встал, пытаясь вернуть чувствительность омертвелым ногам. Он ждал, что приставленный к нему таабе ударит его в живот или собьет с ног презрительным пинком. Вместо этого парень ухватил пленника за волосы и поволок сквозь гущу людей и коней. Валин переставлял ноги, чтоб не упасть, вглядывался сквозь дымку боли и изнеможения, силясь разобраться в происходящем. Он неделями дожидался перемен, нового шанса – и вот дождался.

Посреди разворачивающегося лагеря таабе наконец швырнул его на землю, крякнул, пнул напоследок в голову и, не оборачиваясь, зашагал прочь. С усилием поднявшись на колени, Валин увидел опирающуюся на длинное копье Хуутсуу. Та, склонив голову к плечу, обратила к пленнику голубые глаза и улыбнулась медленной змеиной улыбкой.

– Жив еще, – отметила она.

Валин молча кивнул.

Она плавным движением опустила копье, направив наконечник ему под ложечку. Небрежным движением уколола в ребра, в плечо, в живот и в пах, каждым уколом пуская кровь и нагоняя темноту в глазах.

– Мы тебя закалили, – сказала она. – Квина будет доволен.

– Да дерись конем твой Квина, – устало ответил Валин. – Где мое крыло?

– Их тоже закалили.

Валин подумывал перехватить зависшее перед грудью копье, дернуть женщину на себя и связанными руками ухватить за горло. Хуутсуу была проворна – он запомнил это по первой дождливой ночи, – но Валин быстрее. Вернее, был быстрее, пока не провел месяц притороченным к конской спине. А сейчас, как знать? На ногах он удержался, но колени дрожали, и пальцы, когда попробовал сжать кулаки, оказались слабыми и бесчувственными. А брюхо словно из грязи вылепили. Слабость и беспомощность бесили его – несколько недель пустили на ветер годы тренировок, – но от этого не умалялись. Пока что он выжил. Какой смысл нарываться теперь на копье? Кроме того, Хуутсуу сказала, что его людей закалили. Закалили не значит убили.

– Где они? – требовательно спросил он.

Она кивнула ему за плечо, и, обернувшись, Валин увидел Гвенну, которую молодая ксаабе подталкивала в спину клинком ножа. И тут он улыбнулся – казалось, впервые за долгие годы. Гвенна была грязна, избита. Оба глаза заплыли, затянутые багрово-бурыми синяками, на щеке запеклась кровь. Избита, но в сознании. И в состоянии ходить. Еще шире Валин улыбнулся, бросив взгляд на сопровождавшую ее ксаабе. На щеке у молодой ургулки багровел след зубов, над глазом еще не затянулся порез, а в зрачках стояло бешенство. Оказавшись рядом с Валином, она обухом ножа врезала пленнице по голове, потом подсекла ноги. Падая, Гвенна извернулась и сама вскинула ноги, но ксаабе легко отскочила, плюнула ей в лицо и что-то злобно прорычала, обращаясь к Хуутсуу.

– Убью ургульскую сучку, – процедила, перекатываясь на живот, Гвенна и стала подниматься на колени. – Убью и съем.

– Вижу, ты уже надкусила, – заметил Валин.

Хуутсуу, усмехнувшись, взмахом руки отпустила юную стражницу.

– Дерьмово ты выглядишь, – хмуро разглядывая Валина, проговорила Гвенна.

– Да и ты не принцесса. Остальных видела?

Остальные, как выяснилось, пребывали в том же состоянии: избиты, измучены, но живы. Приставленные к пленникам ургулы выводили из сутолоки одного за другим. Талал смотрелся почти неплохо – да и понятно, он меньше всех был склонен злить стражников. А вот сторож Лейта намотал тому на шею сыромятный ремень, оставивший на горле багровые рубцы. Но пилот, несмотря на раны, свирепо ухмылялся.

– Моего нареченного зовут Амаару, – сообщил он, указывая на стиснувшего челюсти ургула (юнец замахнулся, но Лейт уклонился от удара). – Он мне говорил, что на гордом языке его народа имя значит «конская жопа», а сам он весьма гостеприимный хозяин.