Несколько дней назад ему удалось излечить дом, и теперь там было достаточно безопасно. Паломе даже удалось достать из-под завалов некоторую мою одежду. По ее словам, сильно пострадала только столовая, которая находилась прямо под кабинетом, большая же часть дома осталась невредимой. Чего нельзя было сказать о моих вещах. То, что не сгорело, испортилось от дыма, но меня это не волновало.

Следующим утром я собиралась уезжать. Я приняла приглашение мамы и планировала уехать в Куэрнаваку на долгое-долгое время. Возможно, навсегда.

Я все еще сомневалась. Действительно ли Куэрнавака утолит мою тоску и станет мне настоящим домом? О Сан-Исидро я думала так же.

Возможно, не станет.

Но я знала, что это произойдет, как только я вернусь к маме.

Мы вошли во двор и направились к дому. Над головой защебетали птицы. К конопатой черепице на крыше слетались ласточки, в углублениях виднелись их гнезда.

Я остановилась у двери, чувствуя, как заколотилось сердце.

Андрес перескочил ступени и уже потянулся к дверной ручке, прежде чем заметить мою нерешительность и цвет, отхлынувший с лица. Я бы не удивилась, если б он услышал, как грохочет о ребра мое испуганное сердце.

– Все в порядке, – мягко произнес Андрес. – Ее больше нет. Дом снова стал прежним.

Дом выглядел, как и всегда, но я чувствовала – каким-то образом чувствовала, ощущая ступнями землю и вкус воздуха, – что Андрес говорит правду. Даже сила дома смягчилась.

Теперь его внимание было направлено внутрь, на самого себя. Я больше не была его целью. Не была мышью, идущей прямо в пасть кошки.

Андрес спустился по ступенькам обратно и протянул мне руку.

– Теперь здесь точно можно жить. Здесь безопасно.

На мгновение я заколебалась, раздумывая, принять ли его протянутую ладонь. Возможно, я могла бы войти внутрь и убедиться, что Андрес прав. Что он излечил дом.

Но в сознании вспыхнуло пламя и запах алкоголя. Промелькнуло мачете. Вездесущее тепло, неизбежность пожара…

– Нет. – Горло сжалось. Я все еще чувствовала вкус едкого дыма и слышала крик падающей Хуаны, слышала влажный хруст костей. Нет, я не смогу войти. Не сейчас.

– Это слишком.

– Беатрис. – Андрес все еще протягивал мне руку и говорил тихим голосом. – Я провел внутри целую ночь без копала, чтобы во всем убедиться самому. Здесь очень спокойно.

Я посмотрела на Андреса с опаской. Почему он так жаждет показать мне это? Почему хочет доказать свою правоту? Разве он не понимает?

Но когда наши взгляды встретились, я получила свой ответ – ясный, как звон колокола в капелле.

Потому что он хочет, чтобы ты осталась.

Этого я сделать не могла.

Однажды я уже назвала дом, стоящий перед нами, своим. Я переступила этот порог с уверенностью завоевателя и генерала, готовая усмирить и подчинить его своей воле. Я ошибалась. Сан-Исидро никогда не стал бы моим. И никогда не станет. Он никогда не принадлежал ни Хуане, ни Родольфо, ни какому-либо другому Солорсано.

Если дом и мог кому-то принадлежать, так это людям, живущим здесь. Паломе, Ане Луизе, Мендосе. Андресу. А быть может, дом никогда никому не принадлежал и навсегда останется своевольным древним владением самого себя. Бледный оштукатуренный гигант, дремлющий в долине. С высокими, всегда наблюдательными стенами, нависающими над полями агавы.

Для меня дом навечно останется местом болезненных воспоминаний и стойкого страха, обвивающего это место, будто саван. Я знала, что стоит мне остаться, и я задохнусь под его тяжестью.

– Я не могу остаться, – прошептала я. – Я должна уехать.

Андрес опустил руку.

– В Куэрнаваку.

– Поймите, этот дом, деньги… Все это не имеет значения, пока у меня есть мама. Она отправила мне письма с извинениями, и я… – я запнулась, и голос дрогнул, близкий к тому, чтобы сорваться. – Я должна поехать к ней.

Черты его хмурого лица разгладились, дыхание выровнялось.

– Я знаю.

Мы отправились на долгую прогулку, чтобы я в последний раз осмотрела территорию. Мы поднялись на холм, с которого открывался вид на ровные ряды агавы, и остановились перевести дыхание. Точнее, казалось, что нуждалась в этом только я. Как и в первый раз, когда я видела Андреса поднимающимся по холму к Сан-Исидро, сейчас он был до ужаса спокоен – будто потратил столько же сил, сколько бы ему понадобилось, чтобы пройти на своих длинных ногах из одного конца гостиной в другой.

Ветер переменился, и голубое небо затянуло тучами. Я поплотнее натянула шаль на плечи и взглядом проследила, как расстилается, а затем уходит к далеким темным горам долина. По высоким золотым травинкам прошелестел ветер, и в его дыхании чувствовалась зима. Где-то вдалеке мальчик свистнул своей собаке, и вдвоем они последовали за стадом белоснежно-белых овец, пасущихся на дне долины.

– Вы когда-нибудь вернетесь?

Я повернулась к Андресу. Его руки свободно висели по бокам. Я заметила, что тыльные стороны его ладоней испещрены странными шрамами, но еще не спрашивала его об этом. Не стану и сейчас.

Он смотрел на меня с выражением, в котором я сразу же узнала маску – спокойствие, слишком выверенное, чтобы быть естественным.

– Не смотрите на меня так, – попросила я. – Скажите, что хотели.

Долгое мгновение был слышен лишь ветер. Он поднимался и перешептывался с травинками, передавая вершине холма тихие пересуды долины.

Я отвернулась от Андреса и устремила взгляд вдаль, на пастуха со стадом. Я сболтнула лишнего. Я не должна была оставаться с ним наедине. Не в таком состоянии, не полностью обнаженной. Не чувствуя в ребрах сладкую боль, источник которой – совсем не раны.

Он нежно коснулся моего запястья кончиками пальцев.

Я подняла взгляд, когда он взял мою руку в свою. Дыхание перехватило. Он поднес руку ко рту и прижался губами к моим костяшкам.

Теперь лицо выдавало все его эмоции: сведенные вместе брови и мрачная искренность в ореховых глазах, от которой замирало сердце.

Не уходи, читалось в его взгляде.

Пульс стучал в ушах. Поднявшийся ветер жалил щеки, пылающие румянцем, пока мы стояли, не отрывая взглядов друг от друга на протяжении многих ударов сердца, недвижимые, будто на картине.

Андрес молчал.

А как иначе? Слишком многое нужно было сказать. Дорога, на которой мы стояли, вела лишь к расставанию.

Где-то за горами раздался тихий раскат грома.

Андрес посмотрел на небо, и на его лице промелькнуло легкое раздражение.

Будто он был недоволен, что небеса прервали нас.

– Пойдет дождь? – прошептала я.