христианского исповедания, пользовавшиеся свободою передвижения. Эта податная кара не избавляла евреев от платежа особого рекрутского налога, установленного для них, как и для рус­ского купечества, взамен личного отбывания воинской повинности (указы 1794 и 1796 гг.). От двойной подати были освобождены кара­имы Таврической губернии, за которых хлопотал новороссийский генерал-губернатор Зубов; караимам разрешили также владеть име­ниями. Их вообще уравняли в правах с христианским населением, «с предостережением только, чтоб в общество сих караимов не входи­ли из тех евреев, кои известны под названием раббинов (раввинисты), о которых изданные узаконения долженствуют исполняемы быть во всей точности» (указ 8 июня 1795 г.). Тут ярко выступает нацио­нально-религиозный мотив ограничительного законодательства о ев­реях: малочисленные караимы, веками оторванные от исторической эволюции еврейства, признаны более желательными гражданами государства, чем подлинные евреи, подлежащие усмирению путем репрессий.

После присоединения Волыни и Подолии (1795) русское прави­тельство пыталось и здесь повторить белорусский опыт переселения евреев из деревень в города (выше, § 5). Царским указом повелено: приписать всех живущих в деревнях евреев к городам и «стараться переселить их в уездные города, дабы эти люди не скитались во вред обществу, но производя торги и размножая рукоделия и ремесла и себе прибыль и обществу пользу приносили». Этим узаконен был произвол администрации, часто изгонявшей не скитающихся, а вполне оседлых евреев из сел в города под тем предлогом, что они должны быть приписаны только к городскому сословию. Выселя­емые из деревень семейства, лишенные своих заработков, совер­шенно разорялись, не имея возможности по одному велению влас­тей «размножать рукоделия и ремесла и производить торги» там, где и для наличных торговцев и ремесленников не хватало хлеба. Опыт принудительного переселения был, по-видимому, скоро прекращен самим правительством, которое явно не верило в его осуществимость, как видно из выражения «стараться переселить». Старания со­рвать с места десятки тысяч семейств не удались в русской Украине, как раньше в австрийской Галиции при Иосифе II.

Делались попытки вновь ограничить кагальное самоуправле­ние. В 1795 г. был повторен приказ, по которому, в виду предостав­ленного евреям права участия в общегородском самоуправлении, гу­бернские и уездные кагалы «не должны касаться ни до каких иных дел, кроме обрядов закона и богослужения». На деле, однако, актив­ное участие евреев в муниципалитетах было весьма слабо, вследствие враждебности к ним христианского мещанства. Кагалы же, на кото­рые правительством возлагались фискальные функции, сохранялись в интересах казны и в силу этих обязанностей продолжали осуществ­лять все задачи общинной автономии (дальше, § 50).

Так положено было, в последние годы царствования Екатери­ны II, прочное начало исключительному законодательству о евреях: поставлена была «московская» стена между западом и востоком Рос­сии, а внутри замкнутой полосы намечалась тенденция образовать еще более узкую полосу и сдавить еврейские массы в городах и мес­течках, вытесняя их из деревень. Воплотить эту тенденцию в закон выпало на долю преемников Екатерины II.

Историк, впрочем, не должен умолчать о единственной «рефор­ме» той эпохи: из законодательных актов последнего десятилетия царствования Екатерины II исчезла прежде употреблявшаяся презри­тельная кличка «жиды» и заменена словом «евреи», что соответство­вало западному переходу от термина «Juden» к «Israeliten». Дальше этой словесной реформы русское правительство не пошло.

§ 45. Проекты регламентации и «Мнение» Державина (1797—1801)

В искании путей к решению еврейского вопроса русское прави­тельство шло по следам Австрии и Пруссии. Вместо принципа эман­сипации здесь господствовал принцип регламентации. В годы цар­ствования Павла I (1796—1801), поклонника прусской казарменной дисциплины, непрерывно совещались и составляли проекты регламентации еврейского быта применительно к условиям хозяйственной жизни в недавно перешедших от Польши провинциях. Производились обследования и опросы на местах с целью выяснить взаимоотношения между евреями и другими сословиями, но при этом правительство интересовалось только мнением местных властей и высшего дворянства.

В 1797 году поводом к такому обследованию послужило донесение о неурожае и голоде в Минской губернии. Из Петербурга было предписано минскому губернатору Карнееву: по выслушании мнений местных «маршалов», или предводителей дворянства, доставить «изъяснение причин бедного крестьян состояния» и проект его улучшения. Мудрое решение — спросить дворян-помещиков о причинах бедности их рабов-крестьян — принесло достойные плоды. Польские маршалы, съехавшиеся в Минск, не стали, конечно, винить себя и свое сословие в бедности крепостных людей, а сваливали вину, с одной стороны, на внешние обстоятельства («перемены и революции в крае», неурожай, плохое состояние дорог), а с другой — на евреев, «удерживаемых владельцами (деревень) на арендах и шинках в противность повелениям начальства, предназначающим им жительство в городах». Проживающие в селениях евреи-шинкари, по мнению дворян, «приводят крестьян к пьянству» продажею им вина в долг и «делают их неспособными к хозяйствованию». Для спасения крестьян необходимо подтвердить, что «винокурение одним только помещикам дозволено, а евреям и прочим шинкарям и арендаторам запрещено» и что в деревенских шинках «только самих помещиков горячее вино продаваемо быть должно». Это означало: крестьянство процветет и станет «способно к хозяйствованию», если оно будет пить помещичью водку, а не еврейскую... Не нужно было большого государственного ума, чтобы видеть настоящую подкладку «мнения» дворян, хлопотавших о сохранении своей водочной монополии (польское право «пропинации»), — и тем не менее это мнение было представлено минским губернатором царю, который положил резолюцию: «Принять меры, сходные с распоряжением маршалов дворянства, об ограничении права евреев, разоряющих крестьян» (28 июля 1797 г.). В то же время Сенат напомнил губернатору об указе Екатерины, чтобы «стараться» евреев Пересе­лять в уездные города, «дабы сии люди не скитались во вред обще­ству». То была вольная грамота на изгнание евреев из деревень и превращение оседлых людей в скитальцев.

В 1798 г. дошла очередь до опроса дворян Волыни и Подолии об их пожеланиях для блага отечества. На своем съезде в Ка­менце маршалы Подольской губернии выработали более широкий план «реформ», чем их минские товарищи. Выражая царю благодар­ность «за то Высочайшее добро, что оставляется при нас собствен­ность пропинации», дворянство требует, чтобы «ни винокурение, ни аренда пропинации в каждом местечке и селении не только евреям, но и христианам (недворянского сословия) в откуп отдаваемы не были», но чтобы была оставлена «вольность» для дворян употреб­лять в шинках людей по своему усмотрению. Обеспечив себя монополией спаивания народа через своих кабатчиков, дворяне предла­гают превратить большинство евреев в приказчиков по вывозу сель­ских, т. е. помещичьих, продуктов за границу, «откуда коммерчес­кий прибыток к земледельцам и дворянству переходит», а прочих ча­стью «оставить у помещиков при шинках», частью «к земледелию и ремеслам принудить». Эта блестящая перспектива — превращение евреев в слуг дворянства по сбыту сельских продуктов и продаже ис­ключительно помещичьей водки