не дождутся лучшей доли». «Мы обременены податями больше, чем другие жители: отнята у нас радостная возможность приобрести кусок земли, построить дом, основать хозяйство, фабрику, свободно вести торговлю, — вообще, делать все то, что Бог и природа позволяют человеку. В Варшаве нам даже приказано выбраться из главных улиц. Неужели та земля, на которой родились наши предки, дорого оплатив этот дар, всегда останется чужою для нас?.. Господа сенаторы! Мы несем к вам слезы отцов, детей и следующих поколений: мы просим, чтобы вы ускорили счастливую возможность и для нас пользоваться правами и свободами, которыми Наполеон Великий одарил всех жителей этой страны и которые наша любимая отчизна признает за своими детьми».

На эту слезную просьбу, на покорное причисление себя к «людям польского народа» сенат откликнулся жестоким докладом герцогу, где говорилось, что евреи сами навлекли на себя «умаление их прав» своими «нечестными промыслами» и «вредным для блага общества способом их жизни»; нужна реформа еврейского быта, а для этого нужно, чтобы особая комиссия выработала план реформы. Такая комиссия уже работала с конца 1808 года, под председательством референдария Войды, и составляла «план реформы» в духе принудительного просвещения и ополячения евреев. Но все эти комиссии были только приличным способом похоронить еврейский вопрос.

В тот момент, когда правительство Герцогства Варшавского отвергло мольбу евреев о равноправии под предлогом недостатка у них патриотизма, в Варшаве жил и действовал яркий символ польского патриотизма — герой революции 1794 года, Берек Иоселевич. После 12-летних скитаний по Западной Европе, где он участвовал во многих войнах Наполеона в рядах «польских легионов» Домбровского, Берек вернулся на родину и получил место шефа эскадрона в регулярной польской армии. Не исполнилась мечта старого бойца: его «еврейский полк» напрасно покрыл своими трупами валы Праги в 1794 г., и теперь братья павших за отчизну должны еще вымаливать себе права гражданства в ней. Но Берек забыл о мотивах своего первого призыва: он уже сделался профессиональным воином. Чис­то польский патриотизм и личная храбрость толкнули его на после­дний в его жизни военный подвиг: когда весною 1809 года разгоре­лась война Герцогства с австрийцами, Берек Иоселевич во главе эс­кадрона ринулся в бой против неприятельской кавалерии близ горо­да Коцка; он пал в этой битве, после ряда подвигов (5 мая). Газеты оплакивали гибель героя. Представитель польской аристократии, Станислав Потоцкий, посвятил памяти его речь в варшавском со­брании Общества друзей науки. «Ты опечалил, — говорил оратор, — страну героев, о доблестный полковник Берко, когда чрезмерная от­вага кинула тебя в среду врагов. Помнит отчизна и давние раны твои, и битвы твои, помнит вечно, что ты первый дал своему народу при­мер возрожденной доблести и воскресил облик воинов, которых не­когда оплакивали дочери Сиона». Благодарность «отчизны» выра­зилась в том, что герцог особым декретом разрешил вдове Берека, которой трудно было жить и воспитывать детей на получаемую скуд­ную пенсию, проживать и на запретных для евреев улицах Варшавы и «торговать там водкой» ...

Вообще годы существования эфемерного государства, создан­ного Наполеоном для своих военных целей, были тяжелы для польского народа и вдвойне бедственны для евреев. Произвольные налоги, военные реквизиции, финансовые кризисы, обесценение де­нег и частые банкротства — все это расшатало и без того непрочное еврейское хозяйство. Самым страшным бичом для еврейского насе­ления была военная служба, введенная в те самые годы, когда евреям отказывали во многих элементарных гражданских правах. Декретом 9 мая 1808 г. повелевалось призывать на военную службу всех моло­дых евреев, кроме одного раввина и одного кантора в каждой общи­не. Вскоре военный министр Иосиф Понятовский разъяснил, что призыву подлежат мужчины от 21 до 28 лет и что за всякое уклонение от службы налагается на виновного или на укрывший его кагал штраф в тысячу злотых. Польские евреи в возрасте 21-28 лет были тогда почти все отцами семейств, и уход каждого в армию об­рекал всю семью на разорение. Вдобавок рекрутам в Герцогстве Варшавском не давали тех льгот, которые облегчали службу ев­рейских солдат в австрийской Галиции, где они служили только в обозе. Правительство, по-видимому, полагало, что евреи могут давать еще такие храбрые отряды, как полк Берека Иоселевича, но результаты этих подвигов не могли воодушевить даже горсть пере­довых евреев на службу отечеству, которое за пролитую их братья­ми кровь при обороне Варшавы не дало им даже права свободного жительства в столице. Огромная же хасидская масса видела в воен­ной службе гибель не только телесную, но и духовную: еврей, держа­щий ружье и живущий в казарме, не может уже вернуться в свою се­мью и в свою общину прежним цельным евреем, по идеалу раввинов и цадиков.

В то время среди хасидов пользовались легендарною славою два цадика: проповедник Израиль Козеницер и Яков-Ицхак Люблинер. К ним-то бросились за помощью хасиды, перепуганные декре­том («гзейра») об облачении их сыновей в солдатскую шинель. Ца­дики начали «штурмовать небо» своими молитвами, устраивали в общинах посты и молебны об отвращении несчастья, но в то же вре­мя организовали своих приверженцев для земной борьбы: посылали депутации к военному министру и к высшим гражданским властям с мольбою освободить их детей от солдатчины и заменить службу де­нежным налогом. Депутаты хасидов уверяли, что еврейским массам вовсе не нужны те гражданские права, которых добивались тогда либеральные вожди варшавской общины, «поляки Моисеевой рели­гии», что простой народ хочет жить по старине и щедро платить за это государству. Когда эти ходатайства не помогли, организовано было пассивное сопротивление: призываемые в армию скрывались, а пойманные откупались от ареста взятками, которые составляли огромную статью дохода для чиновников. Военному министру По­нятовскому наконец надоело возиться с еврейской рекрутчиной, и он сделал представление герцогу, что совершенно обособленные в своем быту евреи непригодны к роли оборонителей отечества; он логически доказывал, что если вследствие обособленности их на де­сять лет устранили от пользования «политическими правами», то они временно должны быть также устранены от службы в войсках, а по­тому надо заменить еврейскую рекрутчину огульным военным надогом. Правительство признало основательность этих доводов, и в ян­варе 1812 года последовал декрет об освобождении евреев от воен­ной службы, с тем чтобы они уплачивали ежегодно военный налог в сумме 700 000 злотых. Это было за четыре месяца до переправы На­полеона через Неман и начала роковой войны с Россией, когда вся Польша превратилась в военный лагерь. Евреи, таким образом, во­время спаслись от участия в страшной бойне. Однако один род воен­ной службы, далеко не почетный, многие ловкие люди из них испол­няли: они служили разведчиками при штабах польско-французских армий и доставляли им сведения