1800 года, он собирал там сведения о ев­реях среди враждебных им мещан и купцов, среди «ученых» препо­давателей иезуитской коллегии и в присутственных местах. Впрочем, он имел под рукой также два проекта от «просвещенных евреев». Автор одного из них, богатый купец Нота Ноткин из Шклова, живший в Петербурге в качестве бывшего поставщика армии Потем­кина, предлагал привлечь евреев к фабричному промыслу, земледе­лию и скотоводству, для чего советовал устраивать особые колонии, «по близости от черноморских портов». Дополнением к этому ра­зумному хозяйственному проекту служил проект просвещения евре­ев, представленный Державину врачом Илией Франком из Креславки (Витебской губернии), изучившим медицину в Берлине. Этот «берлинер» старался обратить внимание правительства на необходимость реформы еврейской религии, которая «в своей первоначальной чистоте покоится на простом деизме и на требованиях чистой морали», но с течением времени была извращена «глупостями Талмуда». По мнению Франка, нужно и в России идти по стопам Мендельсона, открывать для евреев общественные школы, где бы молодежь обучалась русскому, немецкому и еврейскому языкам, а просвещенный еврей будет уже безусловно полезен для государства. Кроме этих проектов, в распоряжении Державина имелись еще образцы прусских «юденрегламентов» и вышеупомянутые отзывы западнорусских маршалов и губернаторов. На основании всего этого материала сановник, видевший евреев только проездом по Белоруссии, решился составить подробнейшее «мнение» о переустройстве их быта.

Нарисованная Державиным мрачная картина еврейского быта свидетельствует о поверхностном знакомстве поэта с тем, что он изображал; оценка явлений поражает своей наивностью. Занятия евреев: торговля, аренда, корчемство, факторство—суть только «тонкие вымыслы» с целью разорять христиан и «истощать их имущество»; школа — «гнездо суеверств»; нравственного чувства у евреев нет: не имеют они понятия о человеколюбии, бескорыстии и прочих добродетелях; они только «собирают богатства для создания нового храма Соломонова или для плотских (?) удовольствий». После такой странной характеристики Державин излагает свой обширный проект «преобразования евреев» в 88 пунктах. Нужно объявить евреев под «всевысочайшим покровительством» и «попечением» и поставить над ними особого «протектора»-христианина, который должен осуществить дело преобразования; произвести перепись евреев и дать им фамильные прозвища; разделить евреев на четыре класса: купцов, городских мещан, сельских мещан и земледельцев, с обязательством для каждого еврея записаться в какой-нибудь класс; всю эту массу нужно расселить по разным местам Белоруссии, а излишек переселить в другие губернии. Кагалы могут быть уничтожены; для управления же духовными делами нужно учредить по губерниям «синагоги» с раввинами и «школьниками», а в Петербурге — высшее духовное судилище под названием «Сендарин» (так пишет Державин слово «сангедрин», или «синедрион», усвоенное им, очевидно, понаслышке), состоящее под главенством верховного раввина, или «патриарха». Далее проектируются репрес­сивные и принудительные меры: запретить евреям держать христи­анскую прислугу, отнять у них право участия в городских магистра­тах, принудить их скинуть отличительную одежду и писать все дело­вые бумаги на русском, польском или немецком языке; детям учить­ся в религиозных школах только до 12 лет, а затем перейти в обще­образовательные школы; наконец, правительство должно завести типографию для печатания еврейских религиозных книг «с филосо­фическими примечаниями». Таким образом, думает Державин, «ев­реев род строптивый и лукавый получит образ благоустройства», а царь Павел I, совершив эту реформу, удостоится великой славы за то, что исполнил заповедь: «любите врагов своих и творите добро ненавидящим вас».

Таков этот проект, смесь старых бюрократических воззрений с веяниями просвещения и «философическими» тенденциями, смесь унаследованной юдофобии с каким-то смутным пониманием исто­рической трагедии еврейства и желанием «сделать их полезными го­сударству». А над всем этим царит дух опеки и регламентации, вера, что древнюю культурную нацию можно, по желанию извне, перестро­ить, как кучу фигур на шахматной доске, та вера в спасительность механической реформы, которая преобладала в то время, хотя в ме­нее наивных проявлениях, и в Западной Европе.

Мнение Державина было передано в Сенат в декабре 1800 года и, вместе с прежними отзывами западнорусских маршалов и губер­наторов, должно было служить материалом для основного законо­дательного акта о евреях. Но этому уже не суждено было совершить­ся в царствование Павла I. В марте 1801 года последовала трагичес­кая смерть царя, и дело «еврейской реформы» вступило в новый фа­зис — борьбы либерализма в начале царствования Александра I с воззрениями рыцарей старой Польши и старой России.

§ 46. «Положение о евреях» 1804 года

Ветер либерализма, подувший в первые годы царствования Александра I, внес освежающую струю и в затхлую атмосферу пе­тербургских канцелярий, где чиновники, не знавшие еврейской жизни, обсуждали способы всестороннего ее преобразования. В 1801—1802 гг. правительство было занято преобразованием всего механизма государственного управления: были учреждены министерства и Государственный Совет, Сенат утратил прежнюю «правительствующую» роль, и еще не рассмотренные им проекты по еврейскому вопросу должны были перейти в новое учреждение. Такое учреждение возникло в ноябре 1802 года. По царскому повелению был учрежден «Комитет по благоустройству евреев», членами которого были назначены: министр внутренних дел Кочубей, ставший министром юстиции «специалист» по еврейскому вопросу Державин, польский сановник Адам Чарторыйский в качестве товарища министра иностранных дел и некоторые другие чиновники. Комитету было поручено рассмотреть все вопросы, затронутые в державинском «Мнении» относительно Белоруссии, с целью «распространить благоустройство евреев и в прочих приобретенных от Польши губерниях».

Слухи о том, что в Петербурге учрежден особый комитет по еврейским делам и что в основу его работ положен проект Державина, вызвали тревогу среди евреев северо-западного края, которым были хорошо известны юдофобские наклонности сенатора-ревизора. В Минске состоялось чрезвычайное кагальное собрание (декабрь 1802), которое вынесло следующую резолюцию: «Вследствие распространившихся неблагоприятных слухов из столицы, Петербурга, о том, что дела, касающиеся всех евреев, переданы ныне в руки сановников, необходимо поехать в Петербург и просить государя нашего, чтобы они (сановники) не делали у нас никаких нововведений». Был установлен особый общинный сбор на покрытие расходов по посылке уполномоченных в столицу, затем на всех членов общины был наложен трехдневный пост с молением в синагогах о предотвращении грозящей беды. Узнав о волнениях среди евреев, министр внутренних дел Кочубей разослал губернаторам циркуляр (январь 1803) с просьбой принять меры к успокоению умов. Кагалам было объявлено, что при учреждении комитета по еврейским делам правительство вовсе не намеревалось изобретать новые стеснения для евреев, а напротив — «предполагается доставить им лучшее устройство и спокойствие».

Более успокоительно, чем эти слова, могло подействовать одновременно последовавшее дело правительства. В начале 1803 г. «Еврейский комитет» решил пригласить в Петербург депутатов от всех губернских кагалов для выслушания их мнений о нуждах нации, которую раньше хотели «преобразовать» без ее ведома. То была пер­вая брешь в канцелярской рутине Петербурга. В