Вообще заметно, что сторонников гетмана князя Ружинского больше волновала не судьба «царицы», а то, что гетман Сапега с приездом к нему Марины Мнишек становился ближе к «царику», чем к королю. Николай Мархоцкий, вспоминая о том, как Марина покинула Тушино, так реконструировал ход событий: «Сапега снова перешел от короля на сторону Дмитрия, сманил от нас царицу, пообещав, что встанет при ней. Так что сбежала от нас она (с одной лишь девчонкой и одним-двумя десятками донских казаков) и оставалась в Дмитрове при пане Сапеге…» [328] Марина Мнишек попала в Дмитров уже после того, как Ян Сапега получил письмо от «царя Дмитрия». Как объяснял самозванец, он уехал из Тушина по причине того, что не мог заплатить деньги за службу взбунтовавшемуся воинству. Тушинский вор воспользовался старинными противоречиями между своим бывшим гетманом князем Романом Ружинским и Яном Сапегой, к которому ранее мог обращаться только как к полковнику. Калужское же письмо от 19 (29) января было адресовано «старосте усвятскому и перепецкому, гетману нашему Яну Петру Сапеге» [329]. Так сложился союз «царя», «царицы» и их нового гетмана.

Сравнивая известные обстоятельства отъезда из Тушина Лжедмитрия II и Марины Мнишек, можно признать, что «царица» проявила больше мужества и, если так можно выразиться, вкуса. Никаких навозных саней, пряток и большой охраны, только самые преданные люди рядом, и она, переодетая в мужской костюм. Этот костюм придавал ей силы, позволял действовать необычно, решительно, порывая с общепринятыми представлениями о том, что подобает «панне» или тем более московской «царице». Легкий ветер куража свободы гнал ее кораблик на грубые скалы московских берегов, но она не видела ничего кругом себя, думая лишь о том, как бы быстрее попасть к человеку, которого уже готова была любить и принять как мужа.

Читая известия о том, как Марина Мнишек бежала из Тушина в Дмитров, можно подумать, что дорога заняла у нее несколько дней, и тогда воображение дорисовывает опасные скитания «царицы» по заснеженным просторам, деревням и селам. Между тем, когда некоторое время спустя Николай Мархоцкий выдвинулся с небольшим отрядом добровольцев из-под Москвы к осажденному силами царя Василия Шуйского Дмитрову, то весь переход занял у него только половину суток: в сумерках они выезжали из Тушина, а утром уже подъезжали к Дмитрову. Недолгим был и переход «царицы», приехавшей к гетману Яну Сапеге в самый опасный момент боев, когда полк «государевых бояр и воевод» князя Бориса Михайловича Лыкова готов был взять Дмитров. (Основные силы гетмана к тому времени ушли за Волгу пополнять запасы.) Как вспоминал тот же Николай Мархоцкий, вмешательство Марины и ее мужественное поведение позволили переломить ход битвы.

Русские источники датируют бои под Дмитровом «масленым заговейном», то есть последним днем Масленицы, который в 1610 году пришелся на 18 (28) февраля. Шумило Иванов, один из участников боев под Дмитровом, уже 27 февраля (9 марта) оказался в Вологде, где рассказывал: «Был де он Шумилко в полкех с государевы бояры и воеводы, со князем Борисом Михайловичем Лыковым да с Давыдом Жеребцовым, под Дмитровом, а с ними государевы русские люди и немцы, и ко Дмитрову приступали в масленое заговейно, и назавтрее, в понедельник, государевы люди острог взяли приступом, и воровских и литовских людей побили, и в остроге взяли восмь пушек; а с досталными де не со многими людми Сопега и с воровскою женою с Маринкою, с Сандомирского дочерью, заперся в осыпи» [330]. Получается, что уже через день после приезда Марины в Дмитров там случились решительные бои с отрядами, посланными от боярина князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, причем в его войске уже знали, что «Сандомирская» находится в лагере гетмана Яна Сапеги. Как выразился Иосиф Будило, Марина попала «из под дождя под дождевую трубу, так как Скопин стал добывать Сапегу в Дмитрове» [331].

Появление Марины Мнишек произвело настоящий фурор. Никто не ожидал от хрупкой молодой женщины такого перевоплощения. Но и она не отказала себе в удовольствии продемонстрировать перед сапежинцами новый наряд, в подражание любимым гусарским одеждам своего первого мужа императора Дмитрия Ивановича. Конрад Буссов передавал слова, сказанные Мариной Мнишек в лагере Сапеги: «Чем мне, русской царице, с таким позором возвращаться к моим родным в Польшу, лучше уж погибнуть в России. Я разделю с моим супругом все, что Бог нам предопределил». Буссов запомнил даже цвет и материал гусарских одежд Марины Мнишек, которая «приказала сделать себе из красного бархата мужской костюм польского покроя, надела его, вооружилась ружьем и саблей, а также надела сапоги и шпоры и выбрала хорошего быстрого коня» [332]. Красный бархат гусарского мундира эффектно должен был смотреться на фоне подмосковных снегов.

Королю Сигизмунду III также сообщали о появлении Марины в Дмитрове: «Пришло известие, что царица, приехав в Дмитров, вошла в рыцарское коло в том гусарском костюме, в каком приехала, и своим лицом и печальною речью взбунтовала весьма многих из товарищества г. Сапеги» [333].

В окружении короля охотно верили любым слухам о Марине, которая столь открыто отказалась повиноваться королю. Более осведомленный Николай Мархоцкий мог слышать рассказы оборонявшихся в дмитровской крепости сапежинцев: «Как раз в это время находившаяся в Дмитрове царица выказала свой мужественный дух. Когда наши вяло приступали к обороне вала, а немцы с москвитянами пошли на штурм, она выскочила из своего жилища и бросилась к валу: “Что вы делаете, злодеи, я – женщина – и то не испугалась!” Так, благодаря ее мужеству, они успешно защитили и крепость, и самих себя» [334].

Перед угрозой падения Дмитрова тушинское воинство все-таки согласилось отправить своим товарищам из полков гетмана Яна Сапеги подкрепление из добровольцев и боеприпасы. Небольшой отряд возглавил все тот же Николай Мархоцкий. Их приезд повлиял на ситуацию, так как в рати князя Бориса Михайловича Лыкова решили, что под покровом туманной ночи в Дмитров прошел значительный отряд из «больших таборов» под Москвой. На другой день пришло еще подкрепление из Иосифо-Волоколамского монастыря (в обители, сдавшейся тушинцам еще в октябре 1609 года, располагался их опорный пункт). Командовавший в Иосифо-Волоколамском монастыре полковник Павел Руцкой посылкой подкрепления спас тогда и гетмана Яна Сапегу, и Марину Мнишек. Не дожидаясь исхода сражения за Дмитров, Марина 25 февраля (7 марта) приняла решение ехать дальше в сторону Калуги.

Уже тогда она должна была почувствовать свою силу, способность увлечь за собой тех, кто был рядом. Николай Мархоцкий вспоминал, что «царица, надумав перебраться в Калугу, уговорила четверых из двадцати моих товарищей ее сопровождать. Пан Сапега хотел этому воспрепятствовать, но она сказала: “Никогда тому не бывать, чтобы он для своей выгоды мной торговал, у меня есть три с половиной сотни донских казаков, и если понадобится, дам битву”. И Сапега ей больше не препятствовал. Царица поехала с теми, кого уговорила из моей компании. В мужском уборе, взяв сани и коня, она добиралась когда на санях, когда верхом» [335].