– Позвольте мне представить вас друг другу, – наконец сказал Бойлан. – Мистер Рудольф Джордах. Миссис Альфред Сайкс.

– Просто Сисси для друзей, – поправила она его. – Он очарователен. Не стану бранить тебя за смену ориентации, дорогой.

– Прошу тебя, Сисси, не становись большей идиоткой, чем тебя создал Бог.

Она засмеялась.

– По-моему, ты остался таким же дерьмом, как и был, Тедди! – обиженно заявила женщина. – Так пошли к нашему столу. Поздоровайся с нашей компанией. – Махнув ему рукой, приглашая следовать за собой, она повернулась и стала неуверенно прокладывать путь назад через скопление столиков.

Бойлан сел на место, жестом приказав Рудольфу последовать его примеру. Рудольф почувствовал, что покраснел. Слава богу, здесь довольно темно и никто этого не заметил. Бойлан продолжал пить виски.

– Глупая баба, – прокомментировал он. – У меня была с ней связь еще до войны. Она всегда безвкусно одевалась. – Бойлан почему-то не смотрел на Рудольфа. – Знаешь что? Пошли-ка отсюда! Здесь чертовски шумно. К тому же слишком много наших цветных собратьев. Атмосфера такая, будто ты попал на корабль с рабами после успешного мятежа.

Он помахал официанту. Тот принес счет, Бойлан заплатил, и они, взяв свои пальто у гардеробщицы, вышли на улицу. Миссис Сайкс, просто Сисси для друзей, была первой знакомой Бойлана, которую он представил Руди, не считая, разумеется, Перкинса. Если у Бойлана вот такие друзья, то стоит ли удивляться тому, что он живет в одиночестве на своем высоком холме? Рудольф сожалел о том, что эта развязная женщина подошла к их столику. Залившая ему лицо краска все еще напоминала, насколько он юн и как не приспособлен для светских развлечений. К тому же ему хотелось еще посидеть в баре, чтобы послушать этого виртуоза-трубача. Он готов был слушать его всю ночь напролет.

Они подошли к восточной части города, к Четвертой улице, где был припаркован их автомобиль, проходя мимо витрин и баров, откуда до их слуха долетали взрывы смеха, обрывки музыки и громких разговоров.

– Нью-Йорк похож на истеричку, – сказал Бойлан. – На неудовлетворенную психопатку. Это город стареющих нимфоманок. Боже, сколько же я загубил здесь времени. – Неожиданная встреча в баре явно вывела его из себя. – Мне жаль, что все так вышло, из-за этой шлюхи!

– Да наплевать, – успокоил его Рудольф. Конечно, то, что произошло в баре, было ему далеко не безразлично, но для чего зря волновать Бойлана, заводить его?

– Все это грязные люди, – продолжал Бойлан. – Злобный, хитрый взгляд – вот стандартное выражение любого американского лица. В следующий раз, когда приедем сюда, возьми с собой свою девушку. Ты – слишком приличный молодой человек и не должен общаться с такой дрянью.

– Хорошо, я приглашу ее, – согласился с ним Рудольф. Он был, конечно, уверен, более чем уверен, что Джулия с ними не поедет. Ей совсем не нравились его дружеские отношения с Бойланом. «Хищник!» – так называла его она и придумала еще одно унизительное для него прозвище – Пергидролевый человек, так как Бойлан красил этим составом волосы.

– Может, пригласим Гретхен с ее другом? Я пороюсь в своих старых записных книжках, отыщу адреса знакомых девушек, если они еще живы, и мы устроим вместе со всеми вечеринку. Как тебе эта идея?

– Да, веселая будет компания, – съехидничал Рудольф. – Вечеринка, напоминающая гибель «Титаника».

Бойлан засмеялся.

– Какое ясное юношеское видение, – похвалил его он. – Стоящий ты парень, – добавил он ласково. – Если только тебе повезет, ты станешь стоящим мужчиной.

Они подошли к машине. За «дворником» на ветровом стекле торчала бумажка – плата за стоянку. Бойлан разорвал ее на мелкие клочки, даже не поглядев на указанную сумму.

– Хотите, я поведу? – предложил Рудольф.

– Я не пьян, – резко ответил Бойлан и сел за руль.

III

Томас сидел на треснувшем стуле, упираясь затылком в стену гаража, жуя стебелек травинки, и глядел на дровяной склад. Яркий солнечный свет отражался, как от бронзы, от последних осенних листьев на деревьях, выстроившихся вдоль шоссе.

Перед ним стоял автомобиль, который он должен смазать и с этим управиться до двух часов, но Томас не торопился. Накануне вечером он подрался на школьном балу, и теперь все тело у него болезненно ныло, руки опухли. Он все время задирал одного парня, полузащитника школьной бейсбольной команды, потому что его девушка положила на Тома глаз и весь вечер только на него и смотрела. Этот спортсмен предупредил его, сказав, чтобы он отвязался от его девушки, но Томас и не подумал прислушаться. Он отлично знал наперед, чем все это кончится, и испытывал внутри прежнюю, до боли знакомую смесь чувств – удовольствия, страха, осознания своей силы, сдерживаемого возбуждения, когда танцевал с девушкой этого парня и с большим удовлетворением наблюдал, как у того с каждой минутой все заметнее мрачнеет лицо. В конце концов дело кончилось разборкой. Они оба вышли из гимнастического зала, где танцевала молодежь. Этот полузащитник был не обыкновенный спортсмен, а просто чудовище с громадными, тяжелыми, казалось, пудовыми кулаками, которыми он быстро и ловко действовал. Этот сукин сын Клод наверняка описался бы от радости, будь он здесь, рядом с ними. Одно удовольствие – понаблюдать за такой отличной дракой! Томасу все же удалось уложить противника на землю, но ребра у него так болели, что ему казалось, будто от ударов противника они изменили обычную форму – стали вогнутыми. Это была четвертая по счету драка, затеянная им в Элизиуме с лета.

Сегодня у него свидание с той девчонкой, которую он отбил у полузащитника.

Из своего маленького кабинета на заправочной станции вышел дядя Гарольд. Томас знал, что многие жалуются на него за его драки, но пока дядюшка ничего ему по этому поводу не говорил. Дяде также было хорошо известно, что Томасу нужно до двух часов смазать автомобиль, но он не сказал ему и по этому поводу ни слова, хотя по выражению его физиономии Томасу стало ясно, сколько боли доставляет ему такая картина: Том лентяйничает, сидит у стены, лениво пожевывая стебелек травинки.

Дядя Гарольд вообще больше ни о чем не говорил. В последние дни у него был неважный вид, его обычно розовое, мясистое лицо пожелтело и осунулось, на нем застыло странное выражение, как у человека, постоянно ожидающего, что под ним вот-вот взорвется бомба. Такой бомбой был он, Томас. Ему ничего не стоило намекнуть тете Эльзе о том, что происходит между Клотильдой и дядей Гарольдом, и тогда в доме Джордахов долго-долго никто не услышит дуэты Тристана и Изольды, которые постоянно крутили на проигрывателе. Томас не хотел ничего рассказывать тете, но пока не собирался сообщать и дяде Гарольду об этом. Пусть помучается.

Теперь Томас уже не приносил с собой ланч на работу. Вот уже три дня подряд он, отправляясь на работу, оставлял бумажный пакет с бутербродами и фруктами, которые готовила ему Клотильда, на кухонном столе. Клотильда тоже молчала. Через три дня она все поняла, и больше он не видел своих привычных сэндвичей. Приходилось обедать в вагоне-ресторане, чуть дальше по шоссе. Правда, теперь он мог позволить себе такую роскошь – дядя Гарольд увеличил его недельное жалованье на десятку. Негодяй!