Когда мы подошли к дверям «звездного» дома, я почувствовала незнакомое стремление защитить мою дорогую, сраженную звездами бедняжку. Мне захотелось обнять ее. Вместо этого, в качестве дочернего напутствия, я зашептала ей на ухо инструкции, чтобы не ставить меня в неловкое положение.

Pea встретила мою мать так, будто они были старыми друзьями. Никакой суеты, просто естественная теплота и мгновенно возникшие дружеские отношения. Не прошло и минуты, как мама стала более разговорчивой, почувствовав себя полностью в своей стихии. Было похоже, что одна мать разговаривает о детях с другой матерью. Pea сказала, что Дени с девочками в кабинете смотрят телевизор, и предложила нам заглянуть к ним. Дени лежал животом на ковре — один локоть под подбородком, в то время как свободной рукой он отпихивал разбойниц — они пытались залезть ему на спину.

— Дени, это моя мама.

Девочки тут же вскочили на ноги и поздоровались. Дени воскликнул:

— Да, привет!

Pea в дверях неодобрительно нахмурилась.

— Дени, это мать Сьюзи!

Он тут же вскочил и радостно заулыбался:

— Здрав-жела-мам-Сюзи! — И извинился: — Простите, простите. — Он протянул маме руку. — Мне послышалось «это Марайа», — обернулся он ко мне.

Мама была совершенно им очарована.

На следующее утро после приезда моей мамы Макс проснулся в пять утра, минута в минуту, и недовольно зашумел. Я побежала вниз — приготовить бутылочку с питанием. Он был милым, но спал неспокойно, и, когда ночью он запутывался в своей пижаме, я едва вытаскивала себя из постели, чтобы освободить его. Он спал совсем близко от меня, и каждый раз, когда он начинал возиться, я спросонья напрягалась, задаваясь вопросом, проснется ли он и успею ли я нагреть бутылочку прежде, чем он заплачет. Когда я в этот раз вернулась, он уже подавал слабые сигналы неудовольствия. Я взяла его на руки, села с ним в кресло и начала кормить. Выпив все, он задремал, и я положила его опять в кроватку.

Я лелеяла надежду поспать еще пару часов, однако только я уютно устроилась, как он опять начал волноваться. Я знала, что иногда он повозится немного, а потом засыпает, поэтому и не стала тут же подниматься. Вместо этого я сделала то, чего никогда не делала раньше, — прикрыла голову подушкой и игнорировала Макса несколько минут, надеясь, что он утихнет. Внезапно на меня упал луч света. Я открыла глаза. В дверях спальни стояла Pea.

— Почему Макс плачет? — Это прозвучало как обвинение.

— Я только что покормила его, — довольно глупо сказала я. — Думаю, он скоро заснет.

— Не думаю, что он засыпает, — возразила Pea, беря сына на руки.

Не сказав больше ни слова, она вышла с ребенком на руках. Я чувствовала себя отвратительно. Мало того, что Pea подумала, что я не забочусь о ее сыне, но в ту минуту она фактически была права. Я заботилась больше о своем сне, нежели о его. Мне было гадко. «Что это за няня, которая не обращает внимания, что рядом плачет ребенок? Ах да, британская», — мрачно утешила я себя.

Однако я была не Мэри Поппинс. Я попыталась проанализировать ситуацию. Большую часть ночи я бодрствовала, чтобы быть уверенной, что с Максом все в порядке и что он не плачет. Но не имеет значения, сколько раз я вставала и успокаивала его. На душе у меня было скверно. Конечно, это была часть моей работы. Я не могла игнорировать плач и продолжать спать, как это было бы простительно измученной матери. Я была его няней, и я не имела права не откликаться на детский зов. Я поняла, что просто-напросто становлюсь обиженной эгоисткой и не могу по-настоящему заботиться о других. В этот момент мне стало совершенно ясно: я больше не хочу быть няней!

Я чувствовала себя так паршиво, что мне захотелось подлизаться к Pea. Вместо того чтобы воспользоваться тишиной и доспать еще часок, я встала, расправила Максу постельку, спустилась в кухню и принялась разгружать посудомоечную машину. В моей голове все перепуталось. Я не могла отделаться от мысли, что больше не хочу ни о ком заботиться! И не хочу оставаться в Лос-Анджелесе.

Весь день я размышляла, как бы изыскать возможность сказать Дени и Pea, что хочу покинуть их. Они были очень покладистыми и милыми людьми. Я все еще слышала, как моя мать продолжала восхищаться, как они популярны и как мне повезло, что я работаю у них. Мне действительно повезло, я знала это, но мне также удалось понять, что я должна двигаться дальше. Думаю, я наконец осознала, что до сих пор я действовала по-детски, ожидая, пока кто-то другой спросит меня, чего я хочу. Теперь я была готова сделать важный шаг: я хотела быть взрослой, заботиться о себе самой и сделать свой собственный жизненный выбор.

Я хотела проехаться, но мама и Райан забрали мою машину — отправились осматривать достопримечательности. Да и в любом случае я не смогла бы оставить детей. Но все равно мысль, что я торчу здесь, несчастная, не имеющая возможности никуда выбраться, чтобы проветрить мозги, не давала мне покоя. Это был еще один залитый солнцем день в Калифорнии, и я вывела девочек во внутренний дворик, чтобы поиграть в бассейне, пока Лайза где-то ходила, а Макс спал после обеда. Через двадцать минут поисков их купальников — они надевали за день до этого, но, завернув в полотенца, оставили лежать под кроватями, — а затем подходящей замены, а также пляжных мячей, надувных лягушек, полотенец и всего остального, необходимого для бассейна, я была готова рухнуть на солнышке, чтобы отдохнуть.

Только я опустилась в шезлонг, как девочки решили, что мне нужно быть рефери в их водном поединке. В качестве приглашения они облили меня водой. Потом я услышала звонок у ворот. Мама и Райан, не спеша, шли через двор. Они смеялись, вспоминая, как Райан промывал золотоносный песок на ферме «Кнотт-Берри», но не нашел ничего, кроме рыбной чешуи.

— Думаю, у них в той лоханке вообще нет золота.

Мама веселилась, в то время как я стояла перед ними насквозь мокрая. Потом они стали рассказывать мне, как навестили Тэмми и какая у нее замечательная работа.

— Чуть ли не лучше, чем твоя, — улыбнулась мама. — И она так благодарна тебе, что ты помогла ей с этим собеседованием.

Маме удалось подержать малыша Салли, они даже сфотографировались все вместе. В довершение Салли всех накормила ленчем. Мама была на вершине счастья. Тэмми хотела бы поехать на ферму «Кнотт-Берри» вместе с ними, сказала она, но ей нужно собираться в другую поездку, на этот раз в Нью-Йорк.

— Салли и Тэмми так хорошо ладят. Тэмми, кажется, просто влюблена в свою работу, — разглагольствовала мама. — А почему бы и нет? С таким очаровательным малышом и в таком прекрасном доме…

Это было последней каплей! Мало того, что я никогда не была на ферме «Кнотт-Берри» и в большинстве других туристических достопримечательностей Лос-Анджелеса, так теперь мама рассказывает мне, как весело ей было у Салли без меня и как бы она хотела, чтобы Тэмми могла поехать с ними в этот парк с аттракционами. А как насчет меня?

Я сорвалась. Я начала орать — на маму, на Райана… Они везде ездят, а я сижу, несчастная, взаперти за этими черными воротами, без возможности куда-нибудь выйти!