Поэтому я сказала малышке, что мы будем ждать другой поезд. Стояла и наблюдала, как садятся остальные. Никто из них не обращал на нас ни малейшего внимания. Кроме… Тут я заметила ее – женщину, на секунду замершую возле входа в вагон. Единственную во всем Чикаго, кто надолго остановил на мне взгляд. Потом она села в поезд, но продолжала смотреть на нас в окно. Я, конечно, отвернулась и попыталась сделать равнодушное лицо, будто не заметила, как меня разглядывают.

В библиотеку поехали на следующем поезде коричневой линии. Это оказалось большое здание из красного кирпича в самом центре города. На зеленой крыше сидели статуи каких-то крылатых существ, казалось наблюдавших за мной. Но я их не испугалась.

Думала, никогда больше не увижу эту женщину. Но потом мы встретились снова.

Потеряв дар речи, застываю с открытым ртом. Ни слова не могу выговорить. Хайди лежит на диване. Раскинулась на спине с голой грудью. Черное платье, которого раньше не видел, болтается у пояса. Волосы были собраны в прическу, но теперь растрепались. Все лицо покрыто разводами от косметики. Жена никогда так ярко не красилась – темная тушь, темная помада. Ребенок визжит, заходясь в истерике. Напоминаю себе, что Хайди никогда не причинит вреда младенцу, жена ведь любит детей. Хотя сейчас я в этом не уверен.

Окидываю взглядом квартиру. Уиллоу нигде не видно. Дверь в мой кабинет – то есть в спальню Уиллоу… то есть в спальню Клэр – закрыта.

– Хайди, – осторожно интересуюсь я, – где Уиллоу?

На всякий случай говорю шепотом: вдруг Клэр Дэллоуэй прячется где-нибудь в углу с ножом? Да, наверняка все, что тут сейчас происходит, – дело рук этой девчонки. Однако не похоже, чтобы Хайди была привязана к дивану – не видно ни веревок, ни ремней, ни наручников. В горле пересохло, говорить могу с трудом. Кажется, язык распух в два раза. А в голове крутятся две картины – то полуобнаженная Кэссиди Надсен, то незнакомые зарезанные супруги на кровати.

– Хайди, – повторяю я.

И тут понимаю, в чем дело. Замечаю, как она прикладывает ребенка к груди. Моя жена никогда не причинит младенцу вреда, снова напоминаю я. Стою, будто прирос к месту, и пытаюсь разобраться, что здесь творилось, когда меня не было. И тут соображаю, в чем причина странного поведения Хайди. Как же раньше не догадался? Сердце замирает, дыхание перехватывает. Кидаюсь к жене, готовый выхватить малышку у нее из рук.

Но Хайди резко встает и крепко обхватывает девочку руками прежде, чем успеваю ее забрать. Вспоминаю родимое пятно на ноге у малышки. Хайди еще сказала, что «мы» должны серьезно подумать о том, чтобы удалить эту штуку. «Мы» – значит, она и я. Как будто речь идет о нашем ребенке. О нашей дочери.

Запоздало соображаю, что Хайди проявила к Уиллоу такой повышенный интерес и притащила их с младенцем в наш дом вовсе не потому, что была обеспокоена судьбой случайно встреченной на станции уличной девицы. Нет, Хайди интересовал именно ребенок. Перестаю беспокоиться из-за того, что Уиллоу – Клэр – вот-вот кинется на Хайди или на меня. Теперь опасаюсь, как бы жена не навредила девочке.

– Где Уиллоу? – повторяю я, замерев в футе-двух от нее и младенца. Хайди не отвечает. Снова спрашиваю: – Хайди, где Уиллоу?

Жена отвечает так тихо, что из-за детского плача почти невозможно разобрать слова. Приходится угадывать сказанное по губам.

– Ушла.

«Очнись, очнись, очнись», – мысленно умоляю жену. Может, она вчера выпила, и это лишь последствия похмелья? Не может же она всерьез…

– Ушла? – повторяю я, не столько для себя, сколько для Хайди, чтобы не утратила нить рассуждений. – Куда?

В голове проносятся десятки вариантов, один другого хуже.

Но Хайди молчит. Младенец вертится у нее на руках. Беру с подлокотника кресла одеяльце и протягиваю жене.

– Дай мне девочку, – прошу я.

Хайди мотает головой и испуганно пятится к окну, не заметив, что наступила на хвост одной из кошек.

Решаю предложить компромисс:

– Подержу Руби, а ты пока поправишь платье.

Неожиданно эти простые слова приводят Хайди в настоящую ярость. Добрые карие глаза неожиданно становятся свирепыми. Взгляд как у одержимой, лицо красное. И тут Хайди начинает, как безумная, выкрикивать какие-то бессвязные слова. Но стоит услышать «ребенок» и «Джулиэт», и все сразу становится на свои места. Хайди несколько раз повторила это имя – Джулиэт, Джулиэт, Джулиэт.

Жена обозлилась оттого, что я назвал девочку Руби. Хайди напоминает, что нашу дочь зовут Джулиэт. Вспоминаю присланную Мартином Миллером статью, думаю – нет, имя малышки не Джулиэт и не Руби… По-настоящему ее зовут Калла.

– Хайди, – начинаю я, – эта девочка…

– Джулиэт, – резко рявкает она, потом повышает голос: – Джулиэт!

Крики жены еще больше напугали ребенка, и девочка расплакалась сильнее. Почему-то имя Джулиэт кажется смутно знакомым, но не могу припомнить почему. С ним связано что-то давнее, полузабытое… Ах да. Хайди тогда лежала на больничной койке и горько рыдала. А потом, уже дома, изо всех сил сдерживая слезы, смывала контрацептивы в унитаз.

Теперь Хайди принялась обзывать меня. Говорит, что я лжец, убийца, вор. Знаю, что она вовсе так не думает и выкрикивает все это сгоряча. Но от злости Хайди слишком сильно сдавливает младенца, и Калла принимается выть, будто волк на луну. Хайди тоже плачет – слезы льются по щекам целыми потоками.

– Ты ошибаешься, – как можно мягче произношу я. Выходит, моя жена вообразила, будто эта девочка – тот самый ребенок, которого мы потеряли одиннадцать лет назад из-за ее болезни. Конечно, можно начать объяснять, почему этого никак не может быть, – Хайди сделали аборт, и даже если девочка была бы до сих пор жива, ей уже исполнилось бы одиннадцать лет, – но понимаю, что с этой женщиной разговаривать бесполезно. Не знаю, кто она такая, но не моя жена точно.

Делаю шаг вперед и протягиваю руки к ребенку. Хайди отпрянула. Мог бы просто отнять у нее младенца, но не решаюсь. Пугает ее безумный взгляд. Кто знает, на что она сейчас способна? Вдруг сделает ребенку что-то плохое? Она ведь сама не отдает себе отчета, что творит.

– Давай подержу дочку, – предлагаю я, чтобы задобрить и успокоить Хайди. – Хочу взять нашу Джулиэт на руки.

Теперь отчаянно жалею, что, когда жена потеряла ребенка, не утешал ее больше. Надо было послушаться врача и обратиться к психологу. И не только. Но Хайди не захотела. Сказала, все с ней в порядке. Заявила, что все понимает – это медицинское решение, и из-за опухоли беременность придется прервать. Однако на что не обратил внимание, так это на грусть и тоску в глазах жены, на отчаянное желание оставить ребенка. Тогда казалось, что со временем Хайди успокоится и думать забудет о пополнении в семействе.

Некоторое время жена молча смотрит на меня. Почти уверен, что сумею уговорить Хайди отдать девочку мне, если смогу убедить жену, что это необходимо сделать ради блага ребенка.