– Джулиэт пора кормить, – нежным, ласковым голосом произношу я. – Хайди, наша дочка проголодалась. Надо дать ей бутылочку.

Сам слышу, как умоляюще и отчаянно звучит мой голос. Но Хайди не поддается. Жена видит меня насквозь. Еще бы, кто знает меня лучше Хайди? Она проходит на кухню и принимается рыться в ящиках. Подхожу и беру Хайди за локоть, но она лишь с неожиданной силой отталкивает меня в сторону. Теряю равновесие и едва не падаю. А когда выпрямляюсь, вижу, что Хайди стоит посреди кухни со швейцарским армейским ножом в руке. Лезвие угрожающе направлено на меня.

Я должен был это предвидеть. Нельзя было допускать, чтобы дело зашло настолько далеко. Прокручиваю в уме последние несколько дней, пытаясь вспомнить, что упустил. Хайди явно требовалась помощь. Она буквально звала, кричала, а я не услышал. У нее какой-то срыв. Почему я не распознал сигналы раньше?

– Лучше отойди, Крис, – приказывает она.

Говорю себе, что у Хайди духу не хватит пырнуть меня ножом. Или хватит?.. Не знаю, а рисковать не хочу.

– Хайди, – шепотом произношу я.

Но жена снова выставляет вперед нож. Бросаю взгляд на часы. Скоро из школы вернется Зои. Нельзя, чтобы дочка это увидела. В кои-то веки прежде всего беспокоюсь не о себе, а о них – о Хайди, Зои, Калле.

Резко бросаюсь вперед и выбиваю из руки жены нож. Оружие падает на паркетный пол, прочертив по дубовой доске некрасивую царапину. Теперь она всегда будет напоминанием об этом дне. Оба кидаемся к ножу. Ребенок бьется на руках у Хайди, будто стараясь вырваться. Приступ ярости у жены проходит – теперь она разражается испуганным, усталым плачем. Бросаюсь на пол и на животе скольжу к ножу, вытянув вперед руки. Будто спортсмен, пытающийся взять сложный мяч.

Прежде чем вскочить на ноги, сжимая оружие в кулаке, Хайди несется по узкому коридору и вместе с младенцем запирается в спальне. Из-за двери слышно, как Хайди плачет. Бормочет что-то неразборчивое про младенцев, Джулиэт, Кэссиди и нашего соседа по этажу Грэма. Да, точно – можно позвать на помощь Грэма. Но бежать в соседнюю квартиру нет времени. Пытаюсь уговорить Хайди выйти.

– Пожалуйста, открой дверь. Давай поговорим. Просто поговорим, и все.

Но Хайди и слушать ничего не желает. А ведь мы живем на пятом этаже. Что, если жена откроет окно?.. Не медля ни секунды, достаю телефон и звоню в службу 911. Когда диспетчер спрашивает, что случилось, торопливо выпаливаю что-то бессвязное:

– Моя жена… боюсь, что она… нужна помощь.

Не могу объяснить женщине, подошедшей к телефону, чего именно опасаюсь. Откровенно говоря, и сам не знаю, на что может быть способна Хайди. Попытается покончить с собой? Убить ребенка? Полчаса назад уверенно заявил бы, что этого никак не может быть. А сейчас… не знаю.

– Просто приезжайте, и как можно скорее, – велю я, диктуя адрес.

А потом несусь к двери спальни. Если понадобится, просто вышибу и ворвусь внутрь.

Не понимаю, что происходит. У меня берут анализ крови. Двое мужчин в масках и шапочках с трудом укладывают меня на белую каталку. На руках у них резиновые перчатки. Эти двое меня удерживают, а третий втыкает в руку иглу и берет кровь. Крадет ее. Вырываюсь и кричу, а Крис как ни в чем не бывало стоит рядом. Пытаюсь сбежать, но мужчины придавливают к каталке так, что не могу пошевельнуться. Это же какие-то страшные пришельцы, как в фильмах – лысые головы, круглые матовые глаза, ни носов, ни ртов. Ко мне подходят с какими-то страшными инструментами. Зову на помощь, но муж не собирается меня спасать. Крис просто стоит и молча наблюдает со стороны.

Потом меня сажают за раскладной стол, вокруг которого стоят три мягких черных кресла. На одной стене висят часы, в другой проделано окно. Через такие за пациентами в больницах можно наблюдать из коридора, но самим больным ничего не видно. Значит, я в какой-то клинике, и эти люди – не пришельцы. Случилось что-то другое.

– Моя дочь, – вспоминаю я. – Принесите мою дочь, – повторяю я.

Но мне отвечают только одно – если буду умницей, скоро увижусь с дочерью. Если буду умницей… Когда это было, до анализа крови или после? Не помню. Приходит пожилая женщина с длинными седыми волосами. Мою Джулиэт кому-то передают и уносят.

– Сделай же что-нибудь! – умоляю Криса.

Но муж не слушает. Даже в глаза мне смотреть избегает. Лишь наблюдает, как меня уводят от него прочь и закрывают дверь. Начинаю чувствовать себя будто невидимка. А что, если я уже умерла и превратилась в призрак? Врачи только притворялись, что берут кровь на анализ, а на самом деле впрыснули яд, отраву. Например, хлорид калия. Но нет, не может быть – я по-прежнему сижу в кресле, и женщина с серебристыми волосами разговаривает со мной как ни в чем не бывало. Задает вопросы про какую-то Клэр Дэллоуэй, показывает фотографии двух окровавленных трупов, лежащих на кровати, – мужчины и женщины. Вспоминаю брызги крови на майке Уиллоу и начинаю кричать.

– Где ребенок? – ору я, тщетно пытаясь высвободиться.

Путы впиваются в руки. Едва могу пошевельнуться. Когда меня усаживали в кресло, сковали руки наручниками. Каждый раз, когда порываюсь встать, охранник хватает меня за плечо и толкает обратно в кресло.

– Куда забрали Джулиэт? – умоляющим тоном спрашиваю я.

Но отвечать никто не собирается. И вдруг слышу, как плачет моя малышка. Окидываю взглядом комнату со звуконепроницаемыми стенами. Где же моя Джулиэт? Дочка где-то здесь.

– Не волнуйтесь, она в надежных руках, – отвечает женщина. Но где именно, не говорит. Заглядываю под стол – вдруг Джулиэт прячут там?

– Миссис Вуд. – Женщина нетерпеливо постукивает по столу, привлекая мое внимание. Голос звучит раздраженно. Рядом с ней лежат фломастеры и диктофон. – Миссис Вуд, что вы делаете?

Но под столом Джулиэт нет. Вижу только плитку, заляпанную грязью и кофейными пятнами.

Смотрю женщине в глаза.

– Мне нужно к моей малышке, – произношу я.

Повисает пауза. Потом женщина представляется. Говорит, что ее зовут Луиза Флорес, и она помощник главного прокурора. Взгляд серых глаз этой женщины суров и мрачен.

– Вы, должно быть, ошиблись, миссис Вуд. Ребенок, с которым вас привезли, не ваша дочь, – отвечает она. – Эту девочку зовут Калла Зигер.

Впадаю в дикую ярость. С трудом вскакиваю со стула и принимаюсь кричать, что это она ошиблась, и Джулиэт – мой ребенок. Мой! Охранник торопливо усаживает меня обратно.

– Сядьте! – рявкает он.

Этот человек напоминает мне свирепого Канарского дога – короткая щетина, злобный оскал, утробный рык. С таким лучше не связываться. Кажется, что с клыков его капает слюна, а глаза высматривают новую жертву. Охранник так вцепился мне в плечи, что почти вдавливает в стул. А потом вцепляется клыками, и по руке течет кровь, но, кроме меня, никто ее не видит.