Борис вышел на террасу и вытащил из пачки «Парламента» сигарету. Это была его первая сигарета за четыре с половиной года. Его взгляд снова невольно приковался к вершине вулкана. Глубоко затерянные в сознании очаги интуиции что-то хотели сообщить, но эти беспорядочные искорки не могли разжечь в нем присущего зверю чувства надвигающейся стихии, сметающей все на своем пути.

* * *

А ведь за тем серым камнем таилась страшная угроза для них с Леночкой, для их грудного ребенка. Там, за серым камнем, замаскировалась реальная опасность, которая следила сейчас за Борисом холодными глазами смерти. Эти глаза принадлежали человеку шейха Шарифа Акмуллы.

В четырехзвездочном отеле на острове Бандос по фальшивому паспорту поселился предприниматель средней руки со значившимся в документе турецким именем Энвер Абдул Саид. «Турок» приехал на Мальдивы в качестве туриста. Гостиничный персонал с первых же дней его пребывания в одноместном номере отметил угрюмость и неразговорчивость этого темноволосого человека лет тридцати пяти с острым, загнутым книзу орлиным носом.

Администраторы ресепшена, кроме «сенк ю» и «плиз», не слышали от него ни единого слова. Местные жители часто видели его в легководолазном снаряжении, вооруженного длинным ружьем неизвестной модификации. В этом не было ничего странного. Вероятно, турист – страстный поклонник подводной охоты.

На самом деле «турист» прибыл на экзотические острова у экватора исполнить заказ своего шейха – ликвидировать двух русских, выдающих себя за австрийских миллионеров. Наемный убийца по кличке Рыба был непревзойденным профессионалом в своем ремесле. Лучшим из лучших. Он одинаково хорошо управлялся с винтовкой, пистолетом и действовал ножом. Он знал об оружии все, и только оружие было его истинной страстью. Муджтахид, высший религиозный авторитет, шейх Акмулла использовал Рыбу в тех случаях, когда только устранение человека решало возникшую проблему.

Живая Родионова стала мешать реализации программы, которую проводил Шариф Акмулла. У Крота тоже были длинные руки, не исключалась возможность, что воровской авторитет сможет установить местонахождение Матушки, и тогда откроется правда: Крот узнает, что в спину Соловья дышит вовсе не Матушка, воставшая из пепла с кровной вендеттой преемникам Бейсика и требованием контрибуции, а он, шейх Акмулла. Пора с ней кончать. Война с Кротом затянулась, он оказывал яростное сопротивление. Становилось все более проблематично водить его за нос.

Рыба получил задание ликвидировать Матушку и Бориса. У него еще было время. Операция нуждалась в тщательной подготовке, требовалось не только уничтожить объекты, но и замести следы – не должно оставаться тел. На случай, если люди Крота объявятся на Мальдивах, они не смогут выяснить, куда делись австрийские миллионеры Бергмайеры. Мало ли куда они укатили. Хотя… Как бы они отчалили с острова, оставив свою малютку? Будь оно неладно, это ремесло. Ничего не поделаешь – душу ребенка Аллах примет неиспорченной. На все воля Всевышнего.

Рыба жалел, что шейх не отдал приказ на ликвидацию Матушки тогда, полтора года назад, когда его люди обнаружили место ее пребывания. Если бы заказ был получен раньше, не пришлось бы лишать жизни невинное дитя. Но в тот период, видимо, у шейха были другие планы насчет Матушки. Убийство Родионовой Акмулла держал как резервный вариант.

Действительно, шейху надо было убедить Крота и его свиту, что Матушка жива и действует против бывших подельников, а теперь правопреемников Бейсика. Свою задачу живая Родионова выполнила – гоблины Соловья подбросили Кроту послание от Матушки со следующим текстом: «Всех ублюдков, кто имел хоть малейшее отношение к смерти моих детей, закопаю я, Елена Александровна Родионова. Крот, Резо. Гриб, Сицилиец – все последуют за своим папой Бейсиком в ад. До встречи в преисподней. Матушка». К письму прилагались качественные снимки на цветной фотобумаге «Кодак». На них были улыбающаяся Елена и Борис на фоне пальмовых деревьев.

Эксперты, нанятые Кротом, установили, что снимки подлинные и сделаны совсем недавно. Сфотографировал их все тот же киллер Рыба, которому полтора года назад пришлось щелкать вместо снайперской винтовки затвором фотоаппарата. Ему велел это сделать его муджтахид, пожелавший, чтобы Борис и Елена до поры до времени оставались живыми. Все потому, что шейх не мог упустить шанса присвоить их состояние, которое, по полученным данным, равнялось семи миллионам долларов. И эти деньги будут израсходованы на святую борьбу.

* * *

Шейх Акмулла узнал о проживающих на Мальдивах миллионерах Бергмайерах совершенно случайно. Как-то он получил приглашение из рук своего друга чеченца Абу Хамзатова на празднование маолид – дня рождения пророка Мухаммеда – в Бейруте.

В те дни в столице Ливана проходила законспирированная конференция неправительственных организаций, заправляли которой представители палестинской «Хамас» и проиранской «Хезболла». Прибыли члены турецкого клана «Серые волки», непримиримые фундаменталисты из Алжира, из Египта, боснийские мусульмане, афганские моджахеды – талибы. С разрешения Каддафи приехали наблюдатели из Ливии. Саддам Хусейн прислал свое обращение, преисполненное печали по поводу раскола в исламском мире. Чечню представлял Абу, исповедующий одно из самых радикальных течений ислама – торику. К тому времени он являлся духовным муршидом – наставником тысячи трехсот мюридов, для которых идея джихада – священной войны против неверных – стала определяющей. Течение «накшбанди» – одна из суффийских школ в исламе – прижилось на горных хребтах Чечни еще и потому, что слишком много горя выпало на долю этого маленького гордого народа, и сеятелями несчастий они однозначно считали русских.

– Мы пойдем дорогой Шамиля и шейха Мансура, – с огнем в глазах говорил Абу, – Чечне нужна свобода. Мы обращаем свой взор ко всем правоверным, в сердцах которых не погасло пламя борьбы за возрождение великого Халифата. Нам нужна поддержка, и мы должны ее получить. Мы примем ее от ваххабитов, суннитов, шиитов, неважно. Только в единстве мы победим! Скоро в Чечне начнется большая война, наши сыны будут воевать под зеленым знаменем ислама, благословенные Аллахом за независимый эмират.

Но горячие речи Абу затерялись в Бейруте в бесчисленном перечне проблем. Каждый из выступающих на первый план выдвигал свои местнические интересы, старался привлечь внимание досточтимых делегатов в первую очередь к своим вопросам. Все хотели расправиться сперва со своими влиятельными врагами: «Хамас» – с евреями, Хусейн – с кувейтскими предателями, «Хезболла» – с собственным правительством, Иран – со всеми подряд в одиночку и одним махом, а уж затем думать об исламской консолидации.

На третий день представительного собрания посланники из разных стран разбрелись по региональным блокам. Очевидной стала некая разобщенность, обнажились разногласия, арабы косо смотрели на турок, иранцы на иракцев, чеченские проблемы вообще отошли на второй план. Дух единения, витавший над головами в начале, скоро улетучился, и лишь один человек принимал слова Абу близко к сердцу.

Шариф Акмулла выглядел в своей белой чалме многоопытным старейшиной. Он больше слушал, чем говорил. Он уважал Абу, разделял его взгляды, но не верил в то, что ополченцы Чечни смогут долго противостоять регулярной Российской армии. Здесь нужна была другая тактика. Лобовое столкновение обречено на поражение – это уже не раз показывала история. Хотя проникновенные слова чеченца трогали до глубины души шейха Акмуллу, муджтахид не скрывал своей позиции.