– Ну-у-у, если вопрос формулируется «быть или не быть?», скажем спасибо инстинкту самосохранения, и – вперед, к жизни! Главное – постарайся выбросить мусор из головы. Прими перед сном горячую ванну, выпей пятьдесят коньяку, покури и подумай о том, что рефлексировать и замаливать ты еще успеешь. У тебя еще вся жизнь для этого будет.

…А хрипатому певцу фиг знает чего, хоть сам певец утверждает, что – «шансона», я так и сказала тогда за сценой:

– Не пойте, пожалуйста, Высоцкого! У вас такая пошлятина выходит! За поэта стыдно!

Певец подавился и покраснел. А Гвидо так грозно цыкнул на меня! Крепко схватил пальцами-щипцами за локоток, отвел в угол:

– Ты офигела, малолетка?! Ты знаешь, кто он такой?! Кто он и кто ты?!

– Я – начинающая певица… а он – безвкусный пошляк!

– Засунь эти слова себе так глубоко… – Гвидо побурел от ярости, обрызгав меня слюной, – чтобы я никогда, слышишь, никогда больше не слышал дурного слова в адрес коллег по сцене! Ты что, идиотка, не понимаешь, мы все здесь одним миром мазаны! Мне тоже, может быть, не все нравится… Я, поверь, дома в наушниках песни этого, – он кивнул в сторону певца, который нервно курил в сторонке, – не слушаю! Но на людях мы обязаны соблюдать пиетет! Корректность! Политес! Мы все из одной стаи, она маленькая, эта стая, поэтому все мы обязаны поддерживать друг друга. Если этого не будет, придут другие хищники и даже перьев от нас не оставят! Запомни, ма шер, крепко запомни это правило и пусть оно станет для тебя инстинктом выживания: «Никакого злословия в адрес коллег! Никакого!»

Гвидо отпустил мой локоть, стопудово посадив синяк, отошел обратно к певцу и несколько минут говорил с ним. Уж не знаю, о чем, но певец выступил в своей очереди, спев две песни и сказав со сцены, что он «рад приветствовать появление новой певицы Белки на российской эстраде»! Клянусь! Он так и сказал!

А я поняла, как полезны для моего внутреннего самочувствия агрессивные выпады продюсера. Если Гвидо еще несколько раз оставит синяк на моем локте и обрызгает меня слюной, я, кажется, перестану испытывать муки совести. Кажется…

Дельфины крутили пируэты в воздухе, выпрыгивая из бассейна точно на сильную долю. Гвидо всем своим дружкам, лица которых я знаю из телевизора, хвастался, будто дельфины так реагируют на нашу музыку. Они поддакивали ему, смеялись и чокались бокалами, произнося то ли шутки под видом тостов, то ли – диагнозы. А толстый политик, который когда-то слишком буквально воспринял выражение «Политика – вершина шоу-бизнеса», предлагал финансировать новый поп-проект, в котором Гвидо должен будет обучить дельфинов петь, благо танцевать они и без него умеют.

– Главное, сделать правильный хит! – политик панибратски тискал Гвидо, как субтильную модельку, – пусть они хоть верещат по-дельфиньи, лишь бы народ принял! Прикинь тексты в прессе: «В прошлом месяце дельфины по продажам и ротациям обошли всех Киркоровых, Фриске и „Блестящих“ вместе взятых»!

– Гастролировать накладно, – серьезно отвечал ему Гвидо.

Перед моим выходом, так сказать, в качестве приветственных жестов дружбы, гостеприимства и единства российской поп-сцены, выступили хрипатый певец, девочка с какой-то, кажется, нечетной фабрики, бойз-бэнд, с парнями из которого трахаться, подозреваю, гораздо приятнее, чем слушать их козлетоны, и пожилая эстрадная метресса, исполнившая бойкую песню в образе тридцатилетней «еще ого-го!».

– А она-то зачем здесь?

– Когда я был в твоем щенячьем возрасте, она была добра ко мне, – признался Гвидо, – сейчас я помогаю ей, чем могу. К сожалению, немногим.

– Очередной закон шоу-бизнеса? – с напускным цинизмом бросила я вызов.

– Закон человеческих отношений, – тихо ответил Гвидо и повторил: – человеческих.

И я снова опустилась в трясину своей совести. Ненадолго. Свист, гогот, истеричный визг отвлекли всех, кто кучковался на бэкстейдже. Еще до того, как выглянуть из боковой кулисы, я услышала голос и все поняла. Это был Славка. Он взобрался на сцену прямо из зала, и зал встретил своего любимого клоуна хоровым воплем. Он схватил гитару и, наиграв на одной струне тему из передачи «В мире животных», сообщил, что подготовил приветственное стихотворение восходящей звезде.

– Готовы?!

Зал грохнул в ответ!

Не помню подробностей, он читал что-то о том, как с детства не любил козлов за бороды, петухов за гребни, плюшевый мишка с годами превратился в зверюгу-медведа, а вот белка – как была сказкой, так и осталась. Типа белка – человек, и еще – что-то про зубы. Вовсе даже не остроумно. Плоско!

Лицо Гвидо от ярости за десять секунд поменяло все состояния светофора, включая – «неисправный». Не решаясь выйти в таком виде в зал, он по мобильному набирал звукорежиссера, с остервенением тыкая в кнопки, – чтобы приказать тому немедленно вырубить звук. Но звукорежиссер так и не услышал вызов. Толпа хлопала и топала, ухала и бухала, воспринимая все происходящее как часть сценария. А Славка опять ударил по струнам и запел песню, которой я никогда раньше не слышала. До меня долетали отдельные фразы, в рефрене Славка скандировал «Шоубиз, отъебись!», а в куплете, кажется, рассказывал о девочке, которой приснилась презентация восходящей звезды российской сцены, и это оказался – кошмарный сон! Где он откопал этот бред? Неужели сам сочинил?

Я продолжала подглядывать из-за кулисы, мне была интересна реакция зрителей. Она была разной. Детишки богатых родителей, с которыми Гвидо знакомил меня по ходу оперетты, и те, кого он называл трендсеттерами, бились в экстазе, испытывая коллективный оргазм от каждого Славкиного слова. А наши общие с ним литерные друзья, чьи строгие лица я выхватывала из пестроты зала, наоборот, выглядели отстраненно-равнодушно и, кажется, скучали. Да-да! Литерные в полном составе заявились на презентацию. У них была своя роль в общем карнавале. Очередной «штришок» нашей эскейп-кампании, спланированный хитроумным Никитосом. После моего выступления, они должны были вскользь и ненавязчиво делиться с гостями своими впечатлениями. Естественно, обсирая меня!

– У каждого мероприятия, еще до того как гости покинули его, складывается своеобразная коллективная оценка, – объяснял мне Никитос, – представь, обычный парень, журналист из какой-нибудь газетки или клерк из табачной компании, пришел в клуб на выступление нового артиста. И вроде бы его ничего не раздражает, но и в восторг не приводит. Что он ответит на вопрос соседа по столику: «Ну, как тебе?» В девяносто девяти случаев ответ будет, – цитирую дословно: «Нормально… Ничего так… В общем, молодцы…» Ответ пустой, бессмысленный, но – с оттенком позитива. А если вдруг этот сосед, авторитетно, между делом, заметит: «Может, певец у них и неплох, но группа – отстала! Так давно уже никто не играет! Ортодоксы! Неужели нельзя было справиться в Интернете, какой век на дворе?», или «Тексты грубо спижжены у Рильке, а имидж – у Pulp. Ничего своего! Беспесперктивно! Никакого будущего!» Въезжаешь?

– А то.

– И наш журналист, или клерк, или богатый тусовщик-прожигала жизни и родительского бабла, выходя из клуба, будет брезгливо морщиться, подпав под авторитетное влияние. Если ты понаблюдаешь за тусовками-концертами, то заметишь, что большинство людей по ходу все время спрашивают друга: «Ну, как тебе?» Все сверяются друг с другом, по-настоящему независимых – единицы… А это значит, что на выходе – готово коллективное мнение. Которое за сутки разлетится по городу, как смертоносный вирус. Попросим наших друзей создать его?