– Заказники всегда отличаются… Знаешь, я ведь давно в шоу-бизнесе. До Белки ездил с «Мошенниками», с Антоновым, с ДДТ даже как-то раз проехал… Белке повезло, что она начала в свое время… С ее-то характером… Начни она лет на десять раньше, не выдержала бы, говорю тебе, точно сломалась. Раньше, в девяностые, на заказниках мы натыкались на такое потребительское отношение к артистам… сейчас вспоминаю и – мороз по коже! Заказчик требовал, чтобы артисты выпивали с ним, сидели за столом… иногда в баню мог потребовать… Бывали случаи, когда артиста два-три дня не выпускали из города, потому что у заказчика – запой! А заказчик – из местных авторитетов. Сколько сил и нервов мы тратили, чтобы разруливать все это! Как в старинном анекдоте, его когда-то давно про Гребенщикова сочинили, когда еще на топе был. Типа выходит Гребенщиков во двор, озирается опасливо, как бы фанаты не подкараулили… Тут его сзади хватают, заламывают руки, кто-то разжимает ему рот и вливает туда полбутылки портвейна… После этого люди хвастают, что бухали с Гребенщиковым… Заказники девяностых почти все проходили в этом стиле! Такие выезды – загул по минному полю! Но и – гонорары соответствующие. Деньгами нас тогда заваливали…

А у Белки на корпоративах все происходит очень даже цивилизованно. Во всяком случае, при мне так было… Время уже другое. В Краснодаре, помню, играли у местного купчины на дне рождения… Белка концерт отпела, поздравила его со сцены, а в зал, за стол к нему не пошла… Он тогда сам прибежал к ней в гримерку, цветы подарил, расшаркался, попросил фото на память. Она, надо признать, с прохладным видом подошла к нему, встала рядом, его фотограф навел объектив, и тут – купец руку ей на плечо положил, вроде приобнял по-дружески, чтобы потом было, чем хвастать… Так она по руке его огрела и отскочила прочь, как ужаленная! Он, бедолага, опешил, даже сказать ничего не нашелся! Не привык к такому обращению. Но! Вот тебе различие двух десятилетий – он извинился и ушел обратно за свой стол. А в девяностые у Белки такой номер не прошел бы. Попали бы все на серьезный геморрой!

Оркестр у сцены по сигналу дирижера начинает слаженно играть увертюру к балету. Я перегибаюсь через бортик ложи, на минуту забыв о старинных обидах на музыку. В детстве родители настойчиво пичкали классикой, а меня всегда тошнило от симфонической музыки в записи. Но живьем – другое дело! Она зажигает! И вдруг становится очень интересно, как это сорок мужиков могут так четко и по-компанейски ладно исполнять. Их бы в клуб поверх хорошего диджея…

– Они почти не останавливаются, – словно услышав мои мысли, говорит Коля, – все давно уже отрепетировано, а перед представлением – так, формальность – прогон… Если повезет, – весь балет без пауз прослушаем.

– Прикольно дирижер палкой выводит. А если лажанет кто, может ею по голове дать? Теоретически? Ну, забавно было бы…

Фура смотрит на меня с укоризной, словно на шаловливого ребенка. Терпеливо поясняет:

– Если кто-то сильно лажанет, дирижер может тормознуть всех, а потом заново заставить играть, с предыдущей цифры… Но обычно просто знак дает, чтобы музыкант понял, что ошибся, и отметил себе это место… Кстати! Вспомнил про Белку похожую историю.

– А ну-ка?

– В Сургуте наша артистка однажды остановила концерт. Музыканты, правда, не лажали. Вообще на сцене все происходило довольно прилично. Отстроили на удивление хороший звук для Сургута, какие-то интересные декорации они нагородили… у нас ведь в первом туре даже задника своего не было, только музыка… организаторы свет в нужном количестве выставили, световик у них очень толковый работал… И вдруг – минут через пятнадцать после начала концерта Белка прямо посередине песни вместо припева начинает орать: «Стоп! Стоп! Прекратили играть!» Музыканты, один за другим, останавливаются. Я в тот момент зала не видел, стоял с техником, еще Палыч работал, у боковой кулисы… Выглядываю в зал и вижу – менты вчетвером парня белобрысого из публики крутят! Метрах в двадцати от сцены. А Белка, как самка коршуна, на них в микрофон бросилась: «Эй! Милиционеры! Оставьте моего зрителя! Не трогайте его! Руки прочь!», ну… что-то подобное…

– Ага! – будничные перипетии гастрольной жизни в устах хорошего рассказчика звучат увлекательно, и я ловлю себя на том, что начинаю забывать о главной цели своего визита.

– Вот тебе и «ага!». Менты-то на ее слова дубинку класть хотели… с прибором… Даже фуражки не повернули в сторону сцены. Продолжают прессовать человека своими методами. Толпа в зале – а это был ДК тысячи на полторы мест – орет, свистит! И не поймешь – что именно там орут! Кто-то – против ментов выступает, кто-то требует продолжения концерта, кто-то просто пар в общий котел добавляет. Тут Белка встает в позу проповедницы, знаешь, как у негров… типа… госпелз и подобные церковные приблуды… и задвигает длинную речевку… Сейчас, подожди, припомню. Что-то вроде: «Никогда на моих концертах никто не будет чувствовать себя униженным! Если вы пришли ко мне, я буду вашей защитой! Музыка создается для радости, а не для боли! Долой насилие!» и начинает дирижировать толпой, так, что уже через минуту весь зал скандирует: «До-лой! До-лой! До-лой!» Прямо как на митингах в советские времена.

– Ну? А менты?

– А менты посмотрели на нее пристально, что-то там жестами ей показали и давай дальше бедолагу штукатурить. Представляешь картину? Белка – в революционной позе, просто Виктор Хара в юбке, толпа орет и скандирует, музыканты – растерянные по сцене бродят, а менты с парнем разбираются. И, главное, до сих пор стыдно – я чуток подрастерялся, не знал, что предпринять в такой внештатной ситуации. Мне ж, как директору, профессиональный долг велит любой форс-мажор разруливать… А я – стою, как пень, потею…

Тогда Белка терпение потеряла и уже по-человечески орет: «Если вы, мусора позорные, немедленно не оставите человека в покое, я больше не буду петь! Концерт окончен! И еще друзьям-артистам скажу, чтобы в Сургут – ни ногой! Пусть тогда с вами разбираются ваши дети, у которых вы отобрали музыку!»

– Сурово!

– Не то слово. Если б тот накал эмоций можно было в песне повторить, это был бы мегахит! Но… Стоило Белке такое брякнуть, сразу же – мимо меня, вальяжно так, выходит на сцену милицейский подполковничек, подходит к нашей артистке, берет ее под локоток и тащит за кулисы! Она упирается! Я – бегом к ним, тут уж без меня – никак, но… опоздал!

– Что случилось? – меня охватывает неподдельная тревога, будто я сейчас – там, в Сургуте, – очевидец и соучастник событий.

– По морде она подполковнику заехала! Вот что! Он аж подпрыгнул с выпученными глазищами, до того удивительно ему стало, что его, неприкосновенного, вот так… А когда в чувство пришел, схватил Белку поперек туловища, поднял и поволок за кулисы! Я наперерез бросился – куда там! – от него пар валит, прет как паровоз напролом! Под ноги попадешь – задавит! Вот тебе и весь шоу-бизнес! За кулисами он ее на пол кинул, встал над ней, и – как пасть откроет: «Ах ты, сука! Прошмандовка московская! Ты, блядь, на кого ручонку подняла! Я тя щас закрою лет на пять! Хуй ты у меня уедешь из этого города!» Почти дословно цитирую…