Глянув на темное окно, Доун поняла: сейчас не время заниматься дедукцией. Она навела револьвер на плюнувшего в нее Стража и спустила курок.

Пуля попала в сердце.

Двое готовы. Остался последний.

Робби потрясенно рассматривал то, что осталось от его руки, а потом разревелся, как самый обычный мальчишка.

Расправившись с первым Стражем, Брейзи переключилась на следующего. Уворачиваясь от хвоста и летящих в нее плевков, она пробиралась к своему арбалету, забытому у входа. Ее противник выбил револьвер из рук Брейзи и огромными прыжками несся на нее, морщась и отмахиваясь от запаха чеснока.

Но исхода схватки Доун не увидела — перед ней вырос огромный светящийся призрак. Робби. Очевидно, проснувшаяся ярость подстегнула скрытое в нем чудовище.

«Сознание, обнаженное, опустошенное…»

Остатки здравого смысла улетучились как дым, уступив место неконтролируемому бессильному гневу.

«Обобранная, разодранная на куски память, и никакой возможности себя защитить…»

Доун выдернула мачете из ножен, занесла его над головой и бросилась на вампира.

Лезвие с хрустом вонзилось в горло Робби. Из раны потоком хлынула кровь, заливая Доун шею, грудь, руки…

В отличие от Стражей, в горле Робби был не яд. Нет, на майку Фрэнка лилась настоящая алая кровь.

Робби осел на пол.

— Отец? — В его горле булькало, по лицу струились слезы. — Мама?

Никто не откликнулся. Оглянувшись, Доун поняла почему.

Последний Страж догонял не Брейзи — его целью была Марла. Подхватив женщину, которая раскрыла рот в немом крике, чудовище с головокружительной скоростью мчалось к окну.

Брейзи кинулась в погоню, и Доун осталась наедине с Робби.

Глядя на детскую фигурку, Доун чувствовала, как подступает к горлу тошнота. На мраморе блестела лужа крови. Красное на белом.

Мальчик пытался заглянуть ей в глаза. На его губах пузырилась алая пена.

Но Доун не попалась в ловушку.

— Моему другу тоже было больно. Когда ты сломал ему спину, — произнесла она, отчаянно цепляясь за свою ярость. Но перед ней был ребенок, плачущий ребенок… Гнев стремительно улетучивался.

«Не вздумай ему поверить, — мысленно твердила она. — Не позволяй ему себя одурачить. Не смей его жалеть, потому что тебя он не пожалел».

Нащупав рукоять мачете дрожащими пальцами, она яростно вскрикнула и выдернула клинок из горла Робби. А потом с мрачной решимостью подняла оружие над головой и обрушила на него новый удар. Вж-жик — и плач смолк. Осталось только эхо в ушах. Отсеченная голова покатилась по полу и остановилась около пронзенного насквозь тела отца. Вместе навсегда…

Казалось, звук ее дыхания и гулкие удары сердца наполнили собой весь дом, обволакивая Доун, отдаляя от того, что она только что сотворила. Но она не успокоилась — хладнокровно прицелилась и всадила пулю в сердце вампира Для ровного счета.

С жутким сосущим звуком тело, одежда, голова втянулись в себя, и Робби исчез. Остался только кровавый контур вроде тех, что рисуют мелом на месте преступления.

«Так вот чем ты зарабатывал на жизнь, Фрэнк… Что ты чувствовал, глядя на результат — такую же пустоту и невозможность осмыслить случившееся?»

Доун отвернулась, мечтая забыть обо всем на свете. У самых ног змеился ручеек крови. Внезапно за окном раздался какой-то звук, и она вскинула револьвер.

Брейзи. С пустыми руками, если не считать разряженного арбалета.

— Ушел, — бросила она коллеге.

Адреналин схлынул. Доун бессильно опустилась на колени и оперлась на левую руку. Тошнило. Потом девушку начала колотить холодная удушливая дрожь, и пришлось лечь. Правый бок нестерпимо болел.

Что же она натворила? К боссу везти некого, да и Марла уже ничего не расскажет…

— Второй атаки я бы просто не вынесла, — прошептала Доун, когда дрожь на мгновение отпустила.

В наушнике раздался голос Ионы — тихий, сочувственный.

— Понимаю.

Вся в брызгах крови, рядом стояла Брейзи. Но… Почему она совсем не расстроилась? А Голос — уж он-то должен не успокаивать, а рвать и метать…

— Теперь у нас есть локатор, настроенный на температуру тела Стража. И второй — на Фрэнка, — сказала Брейзи. — Мне удалось прикрепить их к одежде Стража.

Сквозь отходняк пробилась робкая надежда.

— Их можно выследить? — недоверчиво спросила Доун.

— При условии, что жучков не обнаружат.

— Не казни себя, Доун, — произнес Иона. — Это всего лишь начало. Битва проиграна, но война еще не кончилась. Робби снабдил нас отличным оружием. Мы только в начале пути.

Доун разобрал необъяснимый смех. Хохот рвался из нее волнами облегчения и усталости, словно безумный голос тоски, в существовании которой она не смела себе признаться, потому что тогда ее душа разлетелась бы на части.

«Война, — мысленно повторила она. — И это только начало. Боже».

А потом, пока солнце чертило на небе красные полосы, Иона планировал будущие сражения. Для начала он сочинил сказочку для полиции о том, что Натан покончил с собой, узнав об исчезновении жены. Властям объяснят, что обезумевший от горя муж вызвал частных детективов, а потом бросился на меч в их присутствии. А что же до деталей — крови, следов слюны вампира, — над ними пусть ломают голову полицейские эксперты.

Нежелание людей поверить в монстров и пара конвертов от Ионы Лимпета — аргументы железные. Они не подведут.

Ответив на все вопросы полиции, женщины добрели до машины. Брезжило утро. По пути Доун сняла сережку — не из-за предупреждения Кико, а просто потому, что безделушка казалась неуместной. Впрочем, неуместным теперь казалось все.

Все, кроме эха криков другого охотника за вампирами. Ее отца.

Чуть раньше, на исходе дня, из пепла восстала звезда. Обставить эту «смерть» оказалось куда легче, чем предыдущие — чем, например, аварию Джесси Шейна. Отличная вещь прогресс. Конечно, доктор Вечность и его верные помощники-Слуги могли просто сфабриковать запись кровавой гибели Тэмсин Грин. Но с вампирскими способностями доктора в этом не было нужды. План был обманчиво простым.

Когда Лос-Анджелес поглотила ночь, переодетый и загримированный доктор — или Мастер, как называли его Сорин и Избранные — поднялся на улицы города. Под покровом темноты он подошел к дому жертвы. Тэмсин Грин встретила его на пороге.

Певице не терпелось приступить к ритуалу, который подарит ей вожделенную вечную славу. Она была тщательно накрашена и одета в атласное платье. В глазах таился страх, от которого вскоре не останется и следа: страх перед старостью, страх потерять восхищенные взгляды поклонников.