Платон не любил отрываться от своих папирусов и снисходить к практическим делам. Он жил в грезах, мечтаниях и считал, что окружающий мир — всего лишь тень, отблеск идеи, созданной творцом. И эту идею можно познать только с помощью чистой науки. Он отвергал практическую деятельность как недостойную ученого и протестовал против использования математики в решении жизненных задач.

Поэтому очень неодобрительно Платон относился к своему ученику Архиту, ставшему другом Аристотеля. Тот вел себя совсем неподобающим образом: изобретал блоки, винты и построил даже механического летающего голубя. И — какова дерзость! — применял при конструировании геометрические и математические расчеты, которым научил его Платон с совсем другой, возвышенной целью.

Евдокс Кнндский, тоже ученик Платона, считающийся первым астрономом древности, возбудил гнев учителя тем, что искал не только теоретическое объяснение запутанного движения планет. Во время путешествия по Египту он обнаружил в Каире высокую башню и оборудовал в ней обсерваторию. Как только позволяли дела, он уезжал в Каир и вел со своей башни тщательное наблюдение ночного неба.

Платон учил, что только равномерное круговое движение светил достойно неба. А Евдокс с удивлением наблюдал, как вместо этого равномерного движения светила позволяют себе то замедлять бег, то ускорять его, а некоторые планеты двигались вспять! Обеспокоенный таким отклонением от идеала Евдокс советовался с Аристотелем, и они оба придумали свое, очень красивое и замысловатое небо: планеты укреплены на прозрачной вращающейся сфере, а вокруг расположена еще одна сфера. Она тоже вращается и заключена внутри третьей сферы, а та — внутри четвертой…

Аристотель насчитал пятьдесят пять таких сфер, относительное вращение которых могло объяснить все разнообразие наблюдаемых небесных явлений. Казалось, Платон должен гордиться таким усердием учеников, но тот только ворчал:

— Истинных астрономов я признаю мудрецами, но к ним причисляю не тех, которые, подобно Гезиоду и другим сходным с ним звездочетам, хотят служить науке, наблюдая восход и закат светил, а людей, исследующих восемь сфер небесных и великую гармонию вселенной — единственный предмет, достойный и приличный для человеческого ума, просвещенного богами.

А Аристотель с жаром доказывал ему:

— Учитель, этот мир не тень, не иллюзия, оглянись вокруг! Понаблюдай за жизнью. Источником наших идей и понятий служат не числа, а окружающий нас мир. Чистая математика не приведет нас к истинному знанию. Наука должна опираться на наблюдение!

Восприятие Аристотелем мира как объективной реальности существующей независимо от наших чувств и ощущений, дало право В. И. Ленину написать в своих «Философских тетрадях» об этом ученом древности: у него «нет сомнения в реальности внешнего мира» — и противопоставить его материализм идеализму Платона.

Возле Платона Аристотель провел двадцать лет. Перенял от него уверенность в том, что Земля покоится в центре вселенной; что глаз видит потому, что от предметов исходят флюиды; что математика — это единственное достойное мужа занятие.

Но в своих взглядах на окружающий мир они тем не менее остались разными — Аристотель и Платон. Один — жизнелюб, верящий в материальность мира. Другой — идеалист, затворник, прославляющий мир теней, символов, не доверяющий своим чувствам, ибо они, как считал он, обманчивы.

Как видно, большое влияние на Платона оказал его предшественник Анаксагор. Не веря в истинность ощущений, тот передал обманчивость чувств парадоксальным выражением — «снег черен». Даже цвета тел он объяснял только субъективным ощущением. Платон так и остался на всю жизнь под обаянием этого «черного снега».

Зато Аристотель не сомневался, что снег — белый.

Хотя шел четвертый век до нашей эры, в запасе у юного человечества было уже немало знаний. Не только в Греции, крупицы знаний собирались в Вавилоне и в Египте, а о древней китайской науке, восходившей к тринадцатому веку до нашей эры, рассказывали чудеса.

Во всяком случае, во времена Платона и Аристотеля уже были известны способы выплавки и обработки металлов, изобретены весельные и парусные суда, весы, циркули, рычаги, блоки, водяные часы. Люди применяли различные приспособления в строительстве, для обработки зерна, приготовления муки и других продуктов питания. Но эти примитивные механизмы умельцы делали, часто не отдавая себе отчета о принципе их действия. Тогда не было ни механики, ни науки конструирования.

Аристотель берется буквально за все. Изучает работу весов, блоков, проектирует и строит механизмы и машины. Эти его работы заложили основы механики. В трудах Аристотеля — отголоски его детских интересов, в них обилие самых разнообразных сведений о природе. Он по-прежнему задает, теперь уже только себе, массу вопросов: почему роса выпадает только в ясные и тихие ночи? почему меняет направление ветер? почему пары морской воды пресны? отчего происходят землетрясения? что такое радуга?

Но теперь он не ограничивается вопросами. Он придумывает объяснения. И они поражают современников фантазией и смелостью. Особенно удивлены были коллеги, узнав от него размер окружности Земли. До сих пор неизвестно, как Аристотель рассчитал это. Ошибся он ненамного. Его Земля лишь вдвое больше реальной.

Он думает о природе света. Слушая музыку, размышляет о свойствах звука. Его акустические и оптические работы основаны на точном наблюдении, в них проявляется глубокая и верная интуиция.

Во времена Аристотеля почти ни на один из вопросов, которые он сам и другие ученые задавали природе, не существовало ответа. Но несмотря ни на что, и в ту пору человечество было уже достаточно самонадеянным. В этом можно было легко убедиться, прочтя надпись на могиле одного из предшественников Аристотеля: «Здесь покоится Анаксагор, который достиг крайнего предела истины, познав устройство Вселенной»…

Названия трудов Аристотеля говорят о широте его интересов: «Физика», «О небе», «О возникновении и уничтожении», «Метеорология», «Механика». Энгельс впоследствии назовет Аристотеля «самой всеобъемлющей головой». И, действительно, пока он придерживается простых наблюдаемых вещей, он точен и мудр. Но постепенно возникают вопросы глобального порядка, он задумывается над проблемой мироздания. И тут наступает рубеж, за которым кончаются великие достижения Аристотеля и появляются трагические заблуждения…

Еще в детстве его занимала загадка движения. С годами она справедливо кажется ему центральной проблемой физики. И как тогда, он подбрасывает вверх камни, яблоки, горстки песка. Его по-прежнему мучит вопрос: почему брошенный камень, отделившись от руки, не замирает на месте, а продолжает лететь? Он не догадывается еще об инерции, о тяготении, а считает, что каждый предмет стремится к своему месту.

Аристотель создает теорию перемещения тел, из которой следует, что движущийся предмет управляется самой средой, в которой он перемещается. И ему чудится, что этот предмет как бы подталкивается воздухом, который устремляется в освободившееся место. Этот закон Аристотель формулирует так: движущееся тело