Лилиан тоже прониклась благодарностью к короне. Потому как к ней явилась выяснять отношения делегация докторусов. После короля они решили подействовать на нервы графине Иртон. Вдруг баба мягче окажется? Удастся на нее надавить, смутить, запугать?

Да, им весьма не понравилось то, что делала Лиля. А уж как им не понравилось, что по столице понеслись вести…

Докторус Крейби – шарлатан. И учат в гильдии одних шарлатанов. И отравителей.

Графиня Лилиан Иртон пригласила гениального лекаря из Ханганата. И он будет обучать для нее лекарей. И ее саму тоже. А когда они обучатся…. Он и сейчас помогает больше, чем разные дураки из родной гильдии.

Маркизу Ивельен спасли, помогли разродиться близнецами. Хотя повитуха потеряла надежду. А докторусы там вообще ничем не помогли. Сидели, ждали… Интересно чего? Альдоная?

Графиня Марвел начала появляться в свете намного чаще. И вообще, если кто-то хочет проконсультироваться с Тахиром дин Дашшаром, он не особенно против. Да и графиня тоже. Разумеется, гильдии это не понравилось. И семь длиннобородых докторусов в форменных голубых туниках возникли на пороге дома Алисии Иртон.

Пришлось принять.

Наезд был построен по всем правилам. Сначала поклоны. Потом легонькое возмущение, мол, Тахир не является членом гильдии и его практика не особенно законна. А если на него нажаловаться короне, то и вообще… Его величество не будет попирать свои законы. Гильдия докторусов почетна, и подобные слухи роняют ее репутацию.

Все сводилось к чрезвычайно вежливому ультиматуму.

Либо Тахир вступает в гильдию и отсюда все вытекающие. Либо… начинаются проблемы. Уж насколько гильдия сможет их доставить. А она сможет. Болеют все. От золотарей до альдонов. А во время болезни люди склонны прислушиваться к словам докторуса вдвое сильнее.

Лиля подумала.

Пошла к королю.

И через неделю держала в своих руках патент на основание гильдии врачей.

Тут это, конечно, патентом не называлось. Просто королевская грамота.

Главой гильдии был назначен Тахир Джиаман дин Дашшар. Ровно через пять минут после этого полноправными членами были приняты Лилиан Иртон и Джейми Мейтл, который уже получил титул барона Донтера и теперь зарабатывал себе на реконструкцию поместья. Работорговлей он заниматься не хотел, поэтому копил золото. А рядом с Лилиан Иртон это было несложно. Его, как ученика Тахира, приглашали часто и много. Он принимал далеко не все приглашения, обычно советуясь с Алисией или Лилиан, и тоже пользовался популярностью, внезапно обнаружив, что много знает. И может определить ту или иную болячку. И вылечить.

В этом и состояла разница между гильдией докторусов и новосозданной гильдией врачей.

Для первой целью было лечить. Не бесплатно.

Для второй – вылечить. Чем скорее, тем лучше. Тоже не бесплатно. Но качественно, и один раз. А не каждый раз.

И теперь задачей Лили стало набрать учениц и учеников. Азы им преподадут и вирманки. По свиткам, которые написала сама Лиля. Простите, сколько в институтах преподавателей, которые свой предмет читают по бумажке? Да прорва! Но кто хочет знаний, будет знать! А вот потом, по результатам… Раньше, чем через год-полтора, так и так не управимся с основами, а когда управимся, будем работать в клинике. На практике – оно надежнее.

Да, получатся сначала фельдшера, а не терапевты или педиатры. Ну так это дело поправимое. Все равно замахиваться на все и сразу – это означает не получить ничего.

А хороший фельдшер… уж простите, было время, когда в селах никого, кроме фельдшеров, и не было. И людей спасали, и резали, и шили, и роды принимали… Даже хорошая медсестра лучше «специалиста», который будет лезть в рану грязными руками или кинжал в кровать роженице класть.

Однозначно.

Докторусы были бешено недовольны, но, когда это дело одобрил еще и альдон, замолчали. Против Церкви не попрешь. Попытаться можно. А вот выгрести будет сложно. Она такая, шуток не понимает.

Лиля крутилась с утра до вечера. И так же каторжно работали все, кто был рядом с ней.

Разговор с пастором Воплером лишь едва царапнул сознание.

– Дитя мое, неужели надо было быть такой жестокой?

– О чем вы, пастор?

– О том, как вы разобрались с этим несчастным эввиром. Хоть они и язычники – нужна ли такая жестокость?

Лиля покачала головой.

– Пастор, не обвиняйте меня. Он воровал. Не у меня, у короны. Что ему положено за это?

– За воровство у короны – смертная казнь с конфискацией имущества.

– Именно. А делал он это просто потому, что я – женщина. Я по рождению дура, которую умный эввир решил обвести вокруг пальца. И что? Он это от бедности сделал? От горя? У него дети плакали? Родители побирались?

– Нет?

– Нет, пастор. Он просто решил сделать на мне свой маленький бизнес. Поэтому мне пришлось… играть. Иначе и не скажешь.

– Это жестокая игра.

– А кто бы спорил? Мне пришлось говорить с королем, мне пришлось выяснять отношения с эввирами, мне пришлось присутствовать, когда ему рубили пальцы и выжигали клеймо, меня едва не стошнило! Я три дня есть не могла, как вспомню. Думаете, из-за любви к деньгам?

Пастор пожал плечами.

– Ошибаетесь. Моя бы воля – я бы никогда так не поступила. Но он был своего рода пробой пера. Если бы я закрыла глаза сейчас, потом мое дело разворовали бы на корню. Вот подумайте, пастор, Ативерна стает богаче благодаря стеклу и кружеву, станет легче морякам, появятся новые рабочие места, я уж молчу про пользу для веры, про лечение больных… Я не хочу отвлекаться от этого, чтобы раздать пинков каждому вору! Мне проще все оборвать в зародыше!

– Это гордыня, Лилиан…

– Я знаю. И отвечу за свои грехи. Но у меня не было другого выхода.

– Не было или вы его не увидели?

– Скорее второе.

– Или не захотели увидеть?

– И это тоже вероятно.

– Возможно, был и иной путь? Без такой жестокости.

Лиля покачала головой.

– Пастор, мне это не доставило удовольствия. Но, если понадобится, я каждому вору ноги оторву. Пока не поймут, что у меня воровать нельзя. И никак иначе. Жестоко? Мерзко? Гордыня? Тысячу раз – да!

Только вот и выбора у меня нет…

Пастор только головой покачал. Кенет не был дураком. И видел, что Лиля устала, что она держится из последних сил, что боится и за себя и за Миранду, что…

Да много всего.

– Альдонай простит вам. Он простит все. Он любит нас, что бы мы ни сделали. А вы себе простите этот грех?

Лиля решительно помотала головой.

– Это не прощается. Я знаю.