— У меня от жары чуть глаза не лопнули!

— Ты все равно по ночам работаешь…

— Что тебе подарить?

— Подари мне сына…

Но за десять минут эскалатор не выдал на гора ни одного мертвеца, Валера понял, что ищет не там. Скорее всего, Герда с Женевьев (а, может быть, и неразговорчивый атлет с ними) путешествуют налегке.

Зыкин вышел из душного здания в еще более горячий воздух, потолкался среди горластых таксистов:

— Девушка, как вы насчет того, чтобы получить моральное право подать на меня в США иск за сексуальное домогательство?..

— Не стричь ногти — во-первых, не культурно, а во-вторых, в носу не поковыряешься!..

Но таксисты были возбуждены не больше, чем в любой другой точке земного шара, а значит, за последний час здесь никто никому не пытался заложить фугас в багажник. Боец нашел себе местечко через дорогу в теньке, откуда можно было охватить взглядом весь край крыши здания, от нечего делать прочитал все граффити на фасаде. Но и через пятнадцать минут с крыши никто не рухнул на раскаленный асфальт.

Валера вернулся в конденсированную духоту аэровокзала и прошелся вдоль билетных касс. Объявили посадку на Ямайку. Потом сообщили, что прибытие Спортивной Федерации Освобождения Палестины задерживается по метеорологическим причинам. Один подслушанный разговор заставил мегатонника замедлить шаг.

— А я все еще ого-го, и даже белые мэмс иногда на меня клюют! — хвастался грузный лысый негр коллеге. Рожа оплывшая, нос габаритами с кроссовку, губы цвета пролитых чернил, в общем, малый хоть куда.

— Заливать и я умею, — отмахнулся собеседник.

— Не веришь? А эту банку «Пэпси» мне на чай подарила настоящая француженка, когда ее мамаша покупала билеты. А пахло от этих дамочек, я тебе скажу, такими духами, которыми пахнут только женщины в Голливуде.

Зыкин покосился на название терминала. Здесь продавали билеты в Австралию. Валера не стал дожидаться, пока толстяк вскроет банку и сделает последний в жизни глоток. И так было ясно, что мадам Женевьев, а значит, и милая Герда, отметились у этого прилавка не более пятнадцати минут назад. Нащупав в кармане какие-то деньги Зыкин пристрелочным шагом двинул вперед, чтобы купить билет до Кейптауна, а если не хватит, то, на сколько хватит, в сторону Австралии… И тут цепкий взгляд мегатонника кое-что засек.

Мысль предостеречь негра против глотка «Пепси» вылетела из головы Зыкина напрочь. Поперек его целеустремлениям на мраморном полу стелилась до боли знакомая дорожка из просыпаных пилюль. Сердце мегатонника разорвалось на две половины. Душей он уже летел в Австралию, долг же требовал свернуть налево (потому что там было меньше растоптанных таблеток, и, значит, коляска Бормана трусила справа налево). Валера не заламывал руки, не хватался за сердце, разве что побелел как холодильник «Самсунг» и спаял зубы, домкратом не отжать. Разве что глаза чуть-чуть стали влажными. Валера выбрал долг перед Родиной, но кто бы знал, чего ему стоил этот выбор.

А ведь только теперь мегатонник заметил, сколько профессионально неприметных негров с характерной недоброй ленцой разгуливает по терминалам, по третьему разу сосет в буфетах минералку или подолгу прилипает к зеркально отражающим мир витринам. Мало того, только сейчас Зыкин вспомнил, сколько на подступах к аэровокзалу дежурило грузовиков со скучающей солдатней и джипов с зевающими шоферами в хаки. Мало того, обострившийся взгляд тут же высветил там и сям шатающиеся патрули. Причем от патрулей за версту исходил опасный запах свежеотпущенных боекомплектов, и в глазах патрульных сладко поигрывал приказ, чуть что, вести огонь на поражение. А ведь до сих пор Валера кружил по аэропорту, будто слепой, вот что с нормальным солдатом делает любовь.

Дорожка таблеток звала на второй этаж и упиралась в дверь с табличкой «Служебный вход». Валера нацепил такое выражение лица, словно несет корм аквариумным рыбкам, и смело сунулся. Непрошеного гостя встретили препарирующие взгляды дюжины черномазых охранников (рожи для маскировки в полосах белой краски). Выдавать себя за рыбьего кормильца под таким присмотром нечего было и мечтать. Мигом изменивший план мегатонник промямлил нечто вроде «Простите, где тут туалет?», получил в ответ нечто вроде «Грязный грингер», и вернулся на первый этаж. Охранники оказались вооружены, будто приготовились к сафари на динозавров, а за их спинами Валера успел засечь второй эшелон обороны из различных электронных штучек. А еще за Зыкиным увязался самый подозрительный из охранников проверить, реально ли этот бойскаут искал туалет. Проверил, в туалете и остался. Но сами, того не желая, охранники подсказали Зыкину, как поступить дальше.

Что есть самое сладкое для негра в стране, победившей апартеид? Через пять минут одетый в новенькую униформу (склад запирался смешным израильским суперзамком «Мультилок») с мотком веревки (телефонный провод, кто-то сегодня никуда не дозвонится) через плечо, ведром (мусорное ведро, из которого вытряхнул обрывки лотерейных билетов) в руке и шваброй в ведре пунцовый от стыда Зыкин по ржавой пожарной лестнице поднимался на крышу аэропорта. Ему было горько и обидно за то, что позабыл про воинский долг. Пальни в Валеру из служебного рвения какой-нибудь подстраховочный снайпер, промазал бы. Сейчас мегатонную мощь бойца включила не опасность, а уязвленная совесть. И изнутри она тиранила душу Зыкина сильней любых орудий пыток.

Зыкин закрепил конец телефонного шнура вокруг вентиляционной шахты, второй на поясе и стал съезжать по струночке поперек фасада, пытливо изучая все, что творится за окнами. На седьмом этаже по-европейски одетый негр в солидно обставленном кабинете пел под караоке реп. И не надо было особых шпионских хитростей, чтобы разобрать слова. Они и так червяком ползли по экрану, а оконные стекла дребезжали, чуть не вываливаясь из рам:

Make the rap!

Hey baby!

Make the rap!

Step by step!

Follow me!

Hey baby!

Make your rap!

На шестом и пятом никого не было. На четвертом двое по европейски одетых негров готовили к ритуалу вуду несчастного петуха. На третьем этаже надменный масай[105]коричневым фломастером раскрашивал ирландских красавиц в прошлогоднем номере «Плейбоя», чтобы те были роднее.

А на втором, в помещении, похожем на актовый зал, царило столпотворение. Бушмены, банту, зулусы, нубийцы, мавры… И было сразу ясно, что не ради выступления какого-нибудь баптистского пастора они тут собрались.

Африканское солнце жарило в затылок, еще жесточе душу точили муки стыда, но Валера терпел. Больше всего в зале оказалось негров в расшитых золотыми пальмовыми листьями военных кителях и френчах, а на фуражках сияло звезд больше, чем ночью. Далее по нисходящей — зулусы в деловых синих костюмах и уолстритовских галстуках, бушмены в оранжевых пиджаках с пудовыми золотыми цепочками на шеях, мавры в черных очках с выпирающими кобурами под черными пиджаками, юные гаитянки в тростниковых бикини, с кружевом цветочных гирлянд на шеях, с горками цветочных лепестков на подносах из черепашьих панцирей… Но юные прелестницы были Зыкину по боку, только одно имя учащало стук его сердца.