— Не сходится… — заметил я, почесывая в затылке. — Но зерно есть, особенно если объяснишь, чем один демон, который других «поглотил», слабее множества. Сильнее должен быть! И как ему сопротивляться можно, если он такой сильный?

— А ты что предпочтешь: гнездо диких ос или волка?

— Чего сразу на волков? Нормальные животные… Понятно, волка предпочту — вдруг он сытый и меня есть не будет!

— Так и с демонами: с одним в каком-то смысле проще ратоборствовать, чем со множеством. Они, бесы мелкие, отвлекают, под руку лезут, мешаются все время…

— Ты так говоришь, будто о себе, — заметил я Паисию, недоуменно наблюдая его раздражение: он еще и рукой начал размахивать, будто мух разгоняет… И предпочел продолжить побыстрее, увидев, как сердито монах нахмурился: — Демон все-таки не человек, усталости не знает, не спит, не ест, внимание его не ослабевает, какая разница, много их или один, — все равно все под контролем…

— Верно, Петя, демон не знает усталости. Но его можно обмануть, переиграть и обхитрить. В конце концов, при всей их демонической силе эти гады не обладают слишком уж острым умом. Многие люди, да и нелюди, их поумнее…

Ладно, будем считать, что убедил. За рабочую версию сойдет! Но есть еще кое-что…

— И второй моментик, отец Паисий: есть же полудемоны. Многие из них вполне приличные, антропоморфные — с ними что?

— А что с ними? Нормально все. Полудемонов в чистом виде нет, есть какие-то их отдаленные потомки вроде тифлингов. От демонов они отстоят так же далеко, как и все прочие… — Паисий прищурился, посмотрел на меня задумчиво и исправился: — Ну, может, чуть поближе… Способности у них занимательные…

— Так что с тифлингами? Я тут с одним познакомился — вполне приличным оказался! И насчет свободного выбора — уверен, он мог выбирать…

— А мы против тифлингов ничего не имеем. И против алху тоже.

— При чем тут алху? — Никогда не любил «зелененьких» — что орков, что алху. Но женщины алху, говорят, красивы, а вот про орок, то есть орочьих особей женского полу, такого и подумать нельзя!

— Кем считаются алху? Народом, произошедшим от людей и дриад. А кто такие дриады? Духи леса. Духи, так стремившиеся получить человеческое тело, что смогли вступить в некую связь с людьми. Никого не напоминает? Те же демоны, только зеленые да в лесу живут…

— Зато природу уважают и не гадят в нее… — автоматически прокомментировал я заявление Паисия. Что-то многовато информации на мои бедные мозги сегодня свалилось. Со скрипом уже ворочаются.

— Вот, кстати, ничего себе! А то все вопят: алху то, алху се! И бедные, и разнесчастные, и так их эльфы забижают, что аж с родной земли согнали! У демонов какая земля своя? Только та, в которую их закопают!

— А тифлингов только уважать можно… — продолжил Паисий. — Смотришь на рожки их и понимаешь — аккуратнее надо с ними, аккуратнее… Не люди они, совсем не люди… Это как предупреждение тебе такое. А если предупреждают, не маскируются, то есть ведут себя по-честному, значит, уважения достойны. По мне — так.

— Многие из них теперь тюрбаны носят, на манер маранийцев, — просветил я Паисия, припомнив внешний вид поэта Игана.

— Ничего, женщину-тифлинга увидишь, не только в тюрбане — в парандже опознаешь, если не дурак. Она уж позаботится! — И старец, отпустивший, по его мнению, соленую шутку, гулко хохотнул.

— Последний вопросик, отец Паисий! — задержал я монаха, считавшего, видимо, что наша беседа закончена, — даже пошутить напоследок соизволил. — А нечисть, по-вашему, это…

— Да, конечно, — Паисий мигом сообразил, о чем речь, и закивал косматой башкой. — Низшие демоны, вселившиеся в животных. Почему, как ты думаешь, они на разные голоса хором вопят?

— Опять «Имя им легион»? — процитировал я самого монаха. Это уже не вопрос, а утверждение получается.

Монах ничего не ответил, только махнул рукой на прощание — мол, и сам все понимаешь, не маленький, чай. Так и ушел, бормоча себе под нос: «С животных что взять? Тямы нет, инстинкты одни…»

Ладно, келью мне отвели, надо укладываться. Проявится Виталя, не проявится сегодня?

* * *

За ломберным столом, покрытым зеленым сукном, сидели четверо. Я особо не удивился, сообразив, что один из них Виталя Стрекалов, а остальные — его двойники. Каждый был одет в смокинг, на шее каждого висела золотая медалька на красной ленточке — тот самый «Бэрах».

— Мы тут в вист сели… — Виталя призывно махнул мне рукой, и я подошел — любопытно стало.

— Последний роббер играем, — уточнил Виталя, — зацени, какие ставки!

Я взял лежащие посредине стола «векселя», или лучше назвать их «долговыми расписками», то есть листки бумаги. «Нога», — было написано на одном. Я быстро перетасовал все и убедился, что на клочках листков из Виталиного блокнота, прямо поверх цифр, которые мне так и не удалось расшифровать, было написано: «рука правая», «левая рука», «почка», «левое легкое», «ребро 1–6»… Где-то и латинские названия попадались…

— Вот, Корнеев, решили пятого сваять — теперь сбрасываемся… — пояснил Виталя таким тоном, будто они с приятелями «сбрасывались» на бутылку гномьей водки. Ничего себе заявление! — Будет такой надменный потомок «известной подлостью прославленных отцов»…

— Зачем вам пятый, извращенцы? Вчетвером скучно стало?

— Аты-баты, шли солдаты, выжил только каждый пятый! — фальшиво запел Виталя, обнажая клыки. — Может, тебя пятый прищучит? Нас пока четверо всего, но будет больше, много больше…

Тут Виталя сделал многозначительную паузу, подняв к небу поредевшие брови. И сам он какой-то выцветший. Выдыхается, как спринтер на длинной дистанции. А двойники его — наоборот, живее всех живых: румянец во всю щеку, глазки блестят… Прав был в чем-то малый, который отец Тихон. Очень трудно удержать в голове то, что намертво зазубрил, заучил в состоянии бодрствования. Да и чего учить-то? Одно движение, простенькое, привычное, многократно повторяемое изо дня в день… Но абсолютно недостижимое здесь, в мире снов. Сознание плыло, я балансировал на грани полной обездвиженности, но хоть и с трудом, мне удалось поднять руку, в которой неожиданно для меня оказался нож. Двумя резкими перекрещивающимися движениями я «пописал» пространство перед собой, как на тренировке. Крест Животворящий, как объяснял Тихон.

Виталя и его карточные партнеры оказались разрезаны — каждый как минимум на три части, как будто в моей руке был волшебный огненный меч невероятной длины. Изменилась и обстановка — пространство, казалось, начало сворачиваться в трубочку и при этом издавать такой запах горелого, что я во сне закашлялся, а на глаза навернулись слезы. Пламенем занялось все: Виталя, стол, карты в руках полыхающих, как факелы, зеркальников, сам воздух наконец. Листки из блокнота — «ставки» в этой дурацкой игре — метались в дыму каплями огненного дождя. Один из них спланировал прямо мне под ноги, и я прочитал надпись, выведенную латиницей: musculus gluteus.[12]