— Уверяю вас, никогда…

— Запускай машину.

Мы еще два раза меняли лифты, мальчик явно нервничал и путался, обещанный Пиндоровским круиз длился не меньше получаса. Не буду это описывать. Скажу только, что главным архивариусом оказался старичок с гусарскими усами, который забавной трусцой покинул давеча ГМ. И его обрисовывать не стану, а попробую передать близко к тексту все, что он с чрезвычайным волнением, восторженными всхлипами и неизвестно кому посланной укоризной наговорил мне, быстро передвигаясь между шкафами и компьютерами и гордясь своим безупречно устроенным хозяйством.

Началось с крупной лагерной шарашки. Еще в тридцатые годы. За десятилетия тут появились лаборатории и цеха, профиль которых никто не мог вспомнить, только то, что связаны они как-то с радио или вообще с коммуникацией. После освобождения многие вернулись к обычной жизни, но кое-кто остался, те, кто оказался без родственников и без жилья, например. А таких было немало. Власти тоже выгодно: исследования идут, зарплата символическая, дешевая столовая, жилье и вовсе бесплатное, полный контроль. Так тут и прижился безденежный, практически, коммунизм.

Сидел в этой шарашке психофизиолог Файззулин, ученик Бехтерева. При нем появился некий кружок, собиравший в себе научную элиту, людей узких специальностей, но которые умели мыслить широко, философски, то есть находились, согласно веянью времени, в постоянной связи с будущим. Кроме прочего, увлекались они и утопическими изысканиями по созданию нового человеческого существа — прогенератива, о котором мечтал в свое время учитель Файззулина.

Лет за десять до своей внезапной кончины Владимир Михайлович Бехтерев задумался о проблеме смерти, об извечном страхе человека перед будущим превращением в ничто. Задумался не только как ученый, но и как человек, желающий с этой неизвестностью покончить. Сочувственно и уже с готовым внутри возражением цитировал Метерлинка: «Мне совершенно безразлично, говорит себе наше “я”, ограниченное и упорное в своем непонимании, чтобы самые возвышенные, самые свободные и самые прекрасные черты моего духа жили вечной жизнью и светились в вечном блаженстве. Они уже не мои, и я их поэтому не признаю. Смерть перерезала сплетение нервов или воспоминаний, связанных с каким-то страхом, в котором находится точка, дающая ощущение моего целого “я”. Раз они оторваны от меня и блуждают в пространстве и времени, то судьба лучших черт мне так же чужда, как и судьба самых отдаленных звезд».

Неизвестно, обратил ли ученый внимание на то, что средоточие «я», по Метерлинку, находится внутри человеческого страха. Тема страха приобрела актуальность позже: до революции оставалось еще два года, а до восшествия на престол его будущего убийцы и того больше. Впрочем, официальная-то версия — отравление консервами, а кулуарная — от интимной близости с молоденькой студенткой, «сладкая смерть», как называют ее французы. Так что Сталин тут, может быть, и не виноват, а приплюсовали ему этот «висяк» на всякий случай, по инерции молвы и без юридической необходимости.

Так или иначе, собственная мысль Бехтерева развивалась следующим образом. Он сомневался в том, что человек, как говорил Метерлинк, до такой степени эгоистичен, что ему безразлично все, что будет после него. Напротив, чувство ответственности должно глубоко лежать в его природе, поскольку каждый поступок, каждый шаг, каждое слово, каждый жест, каждое мимическое движение и даже каждый произнесенный звук не остаются бесследными, а отражаются в других, претворяясь в новые формы воздействия на внешний мир. Все это путем социальной преемственности передается следующим поколениям.

Корни современной человеческой жизни нужно искать не только в доисторической эпохе, первоначальном периоде существования человека, но в эпохе зарождения органической жизни на Земле, в первом зачатке появившейся на земном шаре живой материи. А так как живое является сложным продуктом энергии, то начало человеческой жизни, а следовательно, и духа должно искать в той самой мировой энергии, которая служит началом всего видимого и невидимого мира.

Из всего этого следовал вывод, который, не смея разделить с ученым непосильную ответственность веры, приведем в цитате: «С совершенствованием человеческой личности связан и тот божественный принцип, который обеспечивает существование добра на земле, проникающего жизнь в различных ее проявлениях и являющегося в высших своих формах венцом мирового прогресса. Вот почему можно не только верить и питать надежду, но и высказать убеждение, что мировой процесс, двигаясь по тому же пути, приведет, в конце концов, путем прогенерации человеческого рода к созданию того высшего в нравственном смысле человеческого существа — назовем его прогенеративом, — которое осуществит на земле царство любви и добра».

При всей оптимистичности, прогноз Бехтерева откладывал появление прогенератива на несколько столетий, но то было время, когда никто не хотел и не умел ждать.

Сначала это было просто клубным занятием, которое, однако, захватило многих, потом превратилось во что-то вроде научных семинаров, на него приходили уже и люди с воли. Дело безвредное, при этом все продолжали трудиться на государство, и, опять же, прозрачность, полный контроль. Некоторые романтики из высших эшелонов власти еще и финансово поддерживали, потому что изыскания ученых вполне смыкались с идеей коммунизма — ответственность, бессмертие в делах, победа добра. Кроме того, это косвенно подтверждало правильный курс партии и льстило ее самолюбию: вот, сидят люди под землей, а думают о каком-то прогенеративе.

Власть переживала разные периоды. Сначала расшатывала прежние конструкции, потом в воздухе строила новые. Затем их поставили на землю, залили бетоном. Поправить было уже ничего нельзя, но бетон пока не схватился. Потом бетон схватился, потом (старый рецепт утратили, да и спешили очень) стал быстро осыпаться. Вот в этот период осыпания, брожения умов и напасти ветров, вместе с которыми залетали не безвредные для страны идеи, элитные катакомбы оказались опять кстати.

В сознании интеллигентов «Чертово логово» уже закрепилось как гнездо либерализма, инакомыслия и подпольной жизни. Нашлись умные люди: логово решили не разрушать и не закрывать (закрытое уже, куда больше?), а легализовать, собирая туда подконтрольных шатунов и либералов. Наверху у них кислород был перекрыт, а в этой хтонической резервации дышалось как раз легко, полная свобода. Правда, без выхода.

В «Чертовом логове» издавали книги с грифом «Для специального пользования», другие привозили с таможни, те книги, за которые на земле давали срок; здесь они свободно ходили по рукам и даже публично обсуждались. То же относится и к фильмам. Здесь критиковали Маркса и Ленина, обсуждали проблемы кибернетики, пристрастно спорили о философских школах и прорабатывали модель многопартийной системы. Предполагалось создать четыре коммунистических партии: рабочих, крестьян, интеллигенции и бюрократии.

Говорят, наука до сих пор питается идеями, которые родились в замкнутой среде ученых «Чертова логова». Случилось все по тесту Карла Данкера, придуманному в 35-м году. Его еще называют «загадкой свечи». Имеются: свеча, коробка спичек и коробка кнопок, требуется закрепить свечу на стене так, чтобы воск не капал на пол или на стену. Задача нетрудная, вопрос времени. Надо преодолеть момент функциональной фиксации: вы смотрите на коробку и видите лишь вместилище для кнопок. Решение: высыпать кнопки, закрепить кнопками на стене коробку и поставить на нее свечу.