Политотдельцы, политруки и комиссары докладывали Федору Петровичу Дранищеву о настроении парашютистов.

Еще недавно, когда лыжники петляли в лесах, когда бились за каждый зимник, когда громили гарнизоны, стараясь больше уничтожить врагов, когда на речках и дорогах, на просеках и лыжнях парашютистов караулили немецкие заслоны и «кукушки», в собственное спасение мало кто верил, да и не думал о личной жизни. Слишком далеким представлялся путь, чтобы задумываться о его конце. Мало сил оставалось у каждого, чтобы на них рассчитывать, а смерть – вот она, рядом, под любым кустом подстерегает, за каждой сосной затаилась. В те дни лыжники жили одной заботой: выдержать, нанести урон фашисту, не отстать в спешке боя от товарищей и во что бы то ни стало уберечь лыжи и ноги. Ранение и обморожение ног – хуже смерти. Всем этим набором чувств и переживаний был заполнен быт и думки людей, и они не тешили себя далекими пока надеждами свидания со своими за пределами котла.

Извилистая речка Пола, разделявшая воюющие стороны, была в нескольких километрах, и, хотя путь пролегал в обход болот и топей, эта близость волновала, рождала новые чувства. Десантники понимали, что впереди светят бои, будут смерти и ранения и еще неизвестно, удастся ли пробиться через вражеские укрепления, ведь сорвались же две попытки, но все это представлялось теперь не таким важным, как объявленная цель: идем к своим!.. Физических сил дойти до речки вполне может хватить, а там уж как получится. Там все будет зависеть от них самих, ото всех вместе и от каждого в отдельности, там придется снова биться с фашистом, а не с собственной немочью.

Начальник политотдела Ф.П. Дранищев соотносил услышанное от боевых помощников и данные разведки, сообщения командиров 34-й армии. И он возражал Тарасову, когда тот уверял Валдай в невозможности силами десантников преодолеть немца на переднем крае фронта. Хотя он хорошо представлял, что такие операции, как прорыв через долговременную оборону противника, приносят успех лишь при внезапности нападения, да и то далеко не всегда.

В штабном шалаше колдовали над картой капитан Жгун и старший лейтенант Тоценко. Здесь же находились комбриг Тарасов и подполковник Латыпов, полковой комиссар Никитин. Они обмозговывали телеграмму генерала Мавричева, в которой был обозначен участок выхода к своим на фронте Дубецкий Бор – Пороги. И время определено: 2.00 в ночь на 8 апреля 1942 года.

Комбриг остался при собственном убеждении. Не разуверили его доводы Латыпова и майора Решетняка. Он считал, что армейские части обязаны усилить наши снаружи, чтобы парашютисты встретили меньшее сопротивление врага изнутри котла.

Основываясь на информации комиссаров и политруков, на собственных наблюдениях, на данных разведчиков, Дранищев говорил:

– Только вперед! Другого пути у нас нет. Ждать нечего!

Под напором Латыпова и Дранищева было принято решение о быстрой передислокации группы на южную оконечность болот Дивен Мох и там сосредоточиться для последней атаки. При этом соблюдать максимальную скрытность движения.

Движение начали с первыми сумерками. По указанию Тарасова и Никитина шли медленно и осторожно. Желая сбить противника со следа, много раз развертывались цепью, с километр двигались на расстоянии видимой связи десантника от десантника, затем выстраивались змейкой, оставляли мелкие заслоны, и лишь потом давалась команда на кратковременный привал. Младшие командиры тотчас занимались подсчетом личного состава – в лесной глухомани, да еще ночью, ищи-свищи отбившегося парашютиста!..

С основной группой шли больные, раненые, обмороженные. Им помогали, как могли, а главное – приноравливались к их темпу движения, что замедляло марш, но люди мирились: чувство товарищества превышало все другие соображения.

В каких условиях проходил этот марш десантников по восточной кромке болот Дивен Мох, дает некоторое представление рассказ бывшего парашютиста Леонида Морозова:

«Впереди, как обычно, шли разведчики, сбоку цепочки – боевое охранение. Первым прокладывал лыжню сержант Павел Владимирович Шульгин. Он подобрал сильных ребят, они опередили основную часть десантников, наверное, на километр. И столкнулись с немецким патрулем, Шульгин вернулся к раненым. Преследовать вражеских солдат кинулась группа поиска сержанта Николая Васильевича Кузнецова. Нам уже виделся конец рейда, и силы вроде удвоились – настигли патруль. Там было четверо: корректировщики с рацией. Уничтожив наводчиков, мы обеспечили колонне на какое-то время относительное спокойствие.

За ночь мы подтянулись в лесок, ребята говорили, в двух-трех километрах от речки Полы. Последовал приказ: «Привал!» И тотчас же предупреждение по взводам, ротам, сводным отрядам: ничем не выдавать свое присутствие! У нас образовался дружный отряд из остатков 1-го отдельного батальона, артминдивизиона, были ребята из зенитно-пулеметной роты и роты связи. По-командирски вел себя в отряде отсекр батальона Константин Васильевич Базаев. Он не терял присутствия духа, разумно распоряжался. Ему помогал комсомольский секретарь из 3-го отдельного батальона Стариков.

Меня отрядил Базаев связаться со штабом бригады, который двигался в расположении 4-го отдельного батальона. Там же находились капитан Жгун Г.Т. и разведчик из штаба войск Северо-Западного фронта майор Решетняк. Они подробно расспрашивали меня о маршруте, состоянии нашего сводного отряда, о стычке с немецкими корректировщиками.

За проселком, ведшим к берегу речки, ближе к болоту, собралась группа лыжников разных подразделений 204-й ВДБ и 3-го отдельного батальона МВДБ-1. Майор Решетняк поручил мне установить с ними связь и сообщить старшему командиру пароль. Со мною нарядили младшего сержанта Георгия Константиновича Манохина и автоматчика Сабирзяна Наримановича Рамазанова, хорошо владевшего немецким языком. Вскоре нас нагнал П.В. Шульгин. Несмотря на ранение, он оставался в строю. Опытный разведчик, потому, должно быть, Базаев и приказал ему помогать нам. Задание мы выполнили. Возвращаемся в штаб на рассвете. Временную стоянку бригады отделяла от нас широкая просека.

– Замрите! – осадил нас Г.К. Манохин.

Впереди нас ясно виделись какие-то люди, они крались по краю просеки. Намерения их не вызывали сомнения: напасть внезапно. Рамазанов насчитал до тридцати гитлеровцев. Мы скучились вокруг Шульгина. Быстро наметили план. Сабирзян Нариманович помчался на лыжах наперерез, а мы втроем обежали нападающих с тыла. У Рамазанова был чистый маскхалат, и выдавало его лишь темное лицо. В лесу, в туманной дымке, раздался его голос.

– Ахтунг! – крикнул он по-немецки. – Впереди дозоры русских парашютистов! Офицер, подойдите ближе!

От затаившихся немецких солдат отделился кто-то в белом масккостюме. Показался на просеке. Рамазанов открыл огонь: свалился немец! Мы стреляли с тыла. Вражеская группа, не ожидавшая нападения, была частично истреблена, одиночки рассеялись по лесу, уходя в сторону Ермакова…

…За понедельник 6 апреля 1942 года главные силы группировки советских парашютистов переместились в полосу будущего прорыва. К вечеру над болотами повис туман. И в темноте часть отставших лыжников отыскивали стоянки своих, уклоняясь от огневых контактов с противником.