иезуитскую опеку, и какое воздействие оно оказало на развитие либерализма и демократии в Европе, само распавшись на секты и течения, тема совершенно иной статьи. Но примечателен данный факт: иезуиты, заложив основы нынешнего франкмасонства в середине XVII-го столетия и, по сути, породив его, как только потеряли над ним руководство, возглавили борьбу с этим бурно растущим в обоих полушариях сообществом и равно оказались стоящими у истоков антимасонской пропаганды, известной под современным названием конспирологии.

По сведениям современного немецкого писателя Йоганнеса Рогаллы фон Биберштейна, доминиканский монах Людвиг Грайнеман из Аахена в 1779 году заявил, что иудеи, распявшие Иисуса Христа, были вольными каменщиками; Пилат и Ирод состояли мастерами лож; а Иуда Искариот, перед тем, как предать Иисуса, вступил в ложу, став масоном. Мы не настолько наивны, чтобы все отрицать в теории заговора, равно как и все в ней признавать; но абсолютно очевидно следующее: никакого братства вольных каменщиков во времена Спасителя не существовало; а преемственность современного франкмасонства от упраздненного в начале XIV-го столетия Ордена Храма вместе с высшими тамплиерскими степенями масонства – это лишь красивые легенды, положенные в ритуал и вышедшие из иезуитской лаборатории. Впрочем, на исходе XVIII-го века иезуиты, потеряв всякую надежду вновь овладеть франкмасонством, принялись разоблачать сообщество, всячески клеймя свое вчерашнее порождение и тайное дитя Римско-католической церкви. Так возникла конспирологическая отрасль литературы, пышно расцветшая и на нашей русской почве. Хотя подпитку ей всегда давали увеличивавшиеся из года в год масонские послушания и секты, зачастую руководимые порочными и нечистыми на руку людьми. Характерно, что в замечательном фильме 2001 года «Буньюэль и стол царя Соломона», снятым испанским режиссером Карлосом Саурой, один из его героев иезуит одновременно является и специалистом по франкмасонству. Справедливости ради стоит отметить, что в современном франкмасонстве существует сугубо христианский и даже интегристский ритуал, несущий прямые аллюзии на свое иезуитское католическое происхождение. Это Исправленный шотландский обряд, появившийся в ходе реформирования Устава Строгого Тамплиерского Соблюдения на Вильгельмсбадском масонском конвенте в 1782 году.

Итак, опираясь на положения, изложенные в замечательной книге Жана-Мари Рагона, мы приходим к выводу, что до середины XVII-го столетия не существовало никакого раннего тайного общества, посвятительную связь с которым могло бы установить франкмасонство; и что корпорации свободных каменщиков, равно как и компаньонаж во Франции, зачастую насчитывающие не одну сотню лет своей истории, являлись только формообразующими слепками, коими воспользовались Элиас Эшмол с братьями-иезуитами для организации совершенно нового философического братского сообщества, в будущем распространившегося по всему миру. В свете данных объективных фактов блекнет как концепция вечного жидомасонского заговора, идущего с ветхозаветных времен, так и идея непрерывной посвятительной преемственности тайных сообществ, начиная от коллегий египетских жрецов и до наших дней. Все это, на наш взгляд, подрывает всякое основание для не всегда добросовестной, но очень раскрученной в современном мире конспирологической публицистики.

В завершении хотелось бы обратить особое внимание на ту часть книги, где речь идет об интерпретации древнеегипетских мифов и сказок. Вслед за бенедиктинским монахом Антуаном-Жозефом Пернети (1616–1696) Рагон применяет к ним вместо традиционного и буквального аллегорический метод истолкования, справедливо связывая их с Великим Деланием – осуществлением Царственного Искусства или алхимической трансмутации металлов. Впрочем, в качестве древней троичной мистерии этого искусства Жан-Мари Рагон всегда рассматривал три символических ритуала первоначального франкмасонства (ученика, подмастерья и мастера), претворяющих трансмутацию из ветхого в нового человека, отражающих умирающее и воскрешающее солнце и непременно ведущих к Единому и Троичному Великому Архитектору Вселенной.

Фабр д’Оливе и преодоление пифагорейского пантеизма

«Бог хочет и может избавить свое творение от зла, и Он это совершает во времени»

Фабр д’Оливе «Золотые стихи Пифагора»

Среди богатейшего литературного наследия выдающегося французского эзотерика Антуана Фабра д’Оливе (1767–1825) можно выделить три самые значимые и самые сильные по исполнению вещи – «Золотые стихи Пифагора», «Вновь восстановленный гебраический язык» и «Философическая история Человеческого рода», в которых содержатся основные идеи Фабра д’Оливе и раскрываются законы мироздания, почерпнутые им из учения древних философов пифагорейской школы и сведенные в стройную мировоззренческую систему. Именно эти произведения, казалось бы далекие друг от друга даже в жанровом отношении, образуют цельную эзотерическую трилогию Фабра д’Оливе, включающую в себя истолкование античных мистерий и проблему зла («Золотые стихи Пифагора»), теорию первоначального сакрального языка всех наций и народностей («Вновь восстановленный гебраический язык») и оккультную летопись человечества с древнейших времен, исходя из воздействия на людей установленных Господом Богом главных сил и законов Вселенной – Божественного Провидения, Судьбы и Человеческой воли («Философическая история Человеческого рода»). Мы называем приведенные выше сочинения трилогией еще и оттого, что их весьма сложно понять по отдельности, ибо последующее развивает предыдущее, и вместе они представляют собой полный и достойный созерцания духовный портрет великого французского эзотерика. Так, размышляя в «Золотых стихах Пифагора» о Поэзии, чье происхождение берет начало в «тени святилищ» и от храмовых таинств, Фабр д’Оливе переходит во «Вновь восстановленном гебраическом языке» к реконструкции единого священного литургического языка человечества и применяет на практике выведенную здесь концепцию универсальной Теодоксии уже в своем следующем произведении – «Философической истории Человеческого рода». Кстати, неискушенному читателю может показаться, что универсальная Теодоксия тождественна идее Всеединства (Панэнтеизма), которую также использовал Антуан Фабр д’Оливе. Но Всеединство для французского эзотерика – только необходимое следствие универсальной Теодоксии и ничего более: все проникнуто единым божественным законом и, значит, все едино. Здесь нет никакого пресловутого Пантеизма или растворения Божества во всем, к чему неизбежно склоняется Панэнтеизм, если берется в качестве независимой метафизической величины (в этой связи заметим, что сторонники различных направлений Всеединства традиционно тяготели только к пантеизму или теизму). Выходит, Фабр д’Оливе исповедовал чистейший теизм в монотеистической форме, и подобные Седиру исследователи, пытавшиеся представлять французского эзотерика как неоязычника и политеиста либо преднамеренно лукавили, либо заблуждались в сущности его учения. И «Золотые стихи Пифагора» Антуана Фабра д’Оливе являются прекрасным свидетельством древнего дохристианского греко-римского монотеизма, который в прикровении храмового таинства и под страхом смерти за разглашение внушался посвящаемому неофиту. Увы, этот монотеизм выродился к началу нашей эры, и блестящие попытки его возрождения в форме неопифагорейства и неоплатонизма не могли принести желаемых успехов. На смену ему пришла новая религия Откровения, в которой Пифагор и Платон в качестве мудрецов и предтеч, казалось бы, заняли подобающие себе места.

Антуан Фабр д’Оливе. Миниатюрный портрет от 1799 года

Как таковым пифагорейством Фабр д’Оливе заинтересовался в 90-е гг. XVIII столетия, когда, создав два эзотерических периодических издания «Невидимое» и «Палладиум Конституции»,