— Удовлетворительно, — обронил Хелог. — Хотя могло быть и лучше. Вы неграмотно распределили имеющиеся время и силы, Дэвид. При вашем Даре следовало бы сосредоточиться исключительно на защите… тогда, вполне возможно, вы сумели бы выдержать даже и второй удар и заслуженно заработали бы высший балл… А так я не могу поставить вам даже «хорошо»… хотя и вполне понимаю ваш азарт.

Примерно такие же слова услышала большая половина класса, хотя, конечно, нашлись умники, которые заработали «отлично», не поддавшись искушению распределить время между нападением и обороной, а сразу же занялись возведением вокруг себя защитных колдовских бастионов. Однако похвалу Хелога заслужили все-таки не они, а Меркат из Кербала — тот самый молодой некромант, который жил в одной гостинице с Дэвидом. Ему единственному удалось пробить защитное поле учителя, но взял он не Искусством, а грубой силой, каковую копил всю отведенную ему минуту, после чего использовал в одном-единственном ударе. На себя самого Меркат не наложил ни единого защитного заклятья. Он рисковал, но риск оправдал себя, ибо у любых, даже самых искусных чар есть предел прочности, и ему удалось-таки перегрузить защитную систему, возведенную Хелогом. На личном поле учителя он, правда, обломал зубки, но это было уже не важно: высший балл он и так заработал, даже с плюсом. Дэвид искренне, без злости и раздражения, завидовал его успеху — завидовал тем чувством, которое можно назвать «белой завистью».

Для каждой из стихий в Академии существовал свой мастер. Огонь, Воздух, Жизнь, Свет… ещё две недели промелькнули, как не бывало. Эти экзамены особой сложностью не отличались.

Был ещё один предмет, также целиком посвященный стихиальной магии — на этот раз уже без деления на отдельные школы. Финелла из Шэльёта подытоживала работу других мастеров, преподавала методики, общие для всех стихий, учила соединять их, компенсируя преимуществами одной силы недостатки другой. На ее уроках — может быть, самых интересных из всех — Дэвид узнал, что есть Огонь, неспособный уничтожать, но только исцелять, и постиг, как сотворить Свет густой, как пар. Не менее интересен, чем уроки, был и экзамен, сути которого не понять тому, кто видит в магии лишь эффектные чудеса и удобства. Ученикам была предложена задача столь же отвлеченная, как решение уравнений; никакими спецэффектами в видимом мире выполнение задачи не сопровождалось. Надо было подобрать ключ (лучше сказать — отмычку) к весьма своеобразной области тонкого мира. Внешне все выглядело так: ученик занимал на ковре место перед учителем; несколько минут молча внимал (хотя сидящая перед ним Финелла не произносила ни звука); после чего закрывал глаза, соединял перед собой руки и приступал к выполнению задачи; через некоторое время (на решение отводилось не более получаса) делал несколько коротких жестов перед Финеллой, глаза которой были в этот момент закрыты, и немедленно получал зачет или неуд.

Этот экзамен Дэвид сдал успешно, зато едва не провалил следующий, по прикладной ритуалистике. В поставленной Дильбрегом задаче одного вдохновения оказалось мало; если бы не мерзенькая улыбочка на лице преподавателя, кружившего по аудитории, словно стервятник, землянину, несомненно, пришлось бы сдавать этот экзамен повторно, уже не надеясь на хоть сколько-нибудь приличную оценку. Но он заметил улыбку Дильбрега — и ещё раз, с нуля, перепроверил комбинацию Форм, сложенных им в монограмму. Там обнаружилась ловушка… затем ещё одна… Последовательно складываемые Формы создавали совсем не то монограммное заклятье, которое им задал Дильбрег. Дэвид изумился тому, насколько эта шутка напоминает игру слов в обычной человеческой речи: так, в зависимости от контекста, «коса» может обозначать и предмет, которым косят траву, и волосы, уложенные определенным образом. Пришлось переделывать всю работу заново, выбирая такую комбинацию, которая уже никак не могла бы привести к непредсказуемому результату, и приходя в тихий ужас оттого, с какой скоростью увеличивается длина заклятья, разрастаясь, будто на дрожжах. Однако решение к концу отведенного времени Дэвид нашел, во всяком случае — одно из возможных. Дильбрег, конечно, не забыл опустить все результаты его трудов ниже плинтуса, заодно продемонстрировав, как эту же самую задачу можно было б решить в десять раз проще и быстрее. Высшего балла не заработал никто — впрочем, из рассказов тех, кто обучался в Академии дольше него, Дэвид уже знал, что получить «отлично» на экзамене по прикладной ритуалистике просто нереально: Дильбрег режет всех с виртуозностью профессионального садиста. Дэвид был рад уже и тому, что вообще сдал этот экзамен с первого раза. Половине его одногруппников предстояла тоскливая переэкзаменовка.

Больше всего Дэвид опасался экзамена по псионике и оттого готовился к нему наиболее тщательно. Никаких подвохов со стороны наставницы не было, все прошло на удивление гладко. Сам экзамен слегка напоминал партию в шахматы, где доской служило ментальное пространство, организованное, с одной стороны сознанием ученика, а с другой — учителя; роль пешек и фигур выполняли различные психические состояния, тончайшие оттенки которых превосходно описывались одним из диалектов Искаженного Наречья, но вряд ли могли быть переведены на повседневный язык.

Теперь оставалось ещё три, самых скучных экзамена: по Искаженному Наречью, по системным заклятьям и теории. Труднее всего был предпоследний, но плохо и то, что теория следовала за ним почти сразу: времени на подготовку отводилось слишком мало. Утром перед последним экзаменом у Дэвида возникло смутное подозрение, что не спал он, наверное, уже недели две, обходясь релаксирующими (для самого короткого отдыха) и бодрящими (чтобы не выбиваться из ритма) заклинаниями. Ещё ему казалось, что он вновь оторвался от тела и находится во время движения где-то сверху, в двух-трех дюймах над макушкой. Это странное чувство отстраненности исчезло только тогда, когда Брендом увидел на дверях самой большой в Академии аудитории список тех, кто дошел до победного конца. Углядев там свою фамилию, он испытал полный релакс уже без всяких вспомогательных средств: все, отстрелялся.

А потом… куда-то пропали и усталость, и напряжение последних недель. Дружною толпою шли студенты к водопою… Культурный отдых начался в «Спектральном драконе»: пока ждали девушек, в спешном порядке наводивших марафет, успели опробовать пару-тройку новых коктейлей. Потом переместились в «Медвежье сердце»; ближе к ночи заглянули в «Эдем», но там сегодня веселилось и так слишком много народу, и по здравом размышлении вернулись не в столь шикарное, но куда как более уютное «Сердце». Брэйд ухитрился подцепить сразу двух и блаженствовал, отплясывая с ними в центре зала какой-то сумасшедший танец с азартом и самозабвением, которые трудно было ожидать от вампира-квартерона. За дальним столиком, в полутьме, целовались Орэлья и Скеггель. Дэвид и Идэль провели большую часть времени за столом, пробуя кусочек того, кусочек этого экзотического блюда, неспешно попивая вино и увлеченно разговаривая обо всем на свете. Обсудили Академию и прошедшие экзамены, в очередной раз поделились своими впечатлениями о Нимриане, который не был родным миром ни ему ни ей, пересказали друг другу приколы, найденные недавно в ИИП, вспомнили свои родные миры и то, как жили, прежде чем встретились здесь, в Академии… незаметно перешли на личную жизнь. Как и у Дэвида, у Идэль на этом фронте было немало разочарований и неудач. Имелись, конечно, и счастливые мгновения, но о них ни он, ни она, будто по какой-то молчаливой договоренности, сейчас не упоминали…