К этому времени шотландец сочинил «меморандум», очерчивавший его предложения касательно стратегии русской армии в предстоящем походе. В основе его лежала идея закладки укрепленных фортов через равномерные отрезки пройденного русским войском пути в низовьях Днепра, начиная от р. Самары. Укрепления предполагалось основывать на каждый четвертый день марша, совмещая это с отдыхом после долгих переходов. Каждый форт должен был располагаться как можно ближе к Днепру и состоять из земляных укреплений (наружные редуты и цитадель) и гарнизона в несколько сотен человек с одним-двумя орудиями. Помимо идеологического значения подобной цепи укреплений («это породит великий ужас у неприятеля», будет способствовать распространению молвы, что «вся сия сторона Днепра охраняется» царскими силами, наконец, подчеркнет выполнение условий союза с Польшей, по которому Россия должна была «охранять» татарские переправы на Днепре), Гордон отмечал и ее практическое значение: в фортах можно будет оставлять больных, раненых, ненужные или по каким-то причинам не поддающиеся транспортировке грузы; они станут центрами заготовки сена, леса и воды, ремонта снаряжения и поддержки армии на обратном пути. Другие предложения Гордона заключались в необходимости наличия достаточного количества 8- и 6-фунтовых орудий для бомбардировки укреплений, лодок для перевозки людей и легких пушек, сборных мостов, надежных штурмовых лестниц, подготовки роты обученных гренадеров для каждого полка и легких двухколесных повозок для артиллерии «для быстроты и подвижности». Генерал также подчеркивал возможность захвата расположенного на левом берегу Днепра Ислам-Кермена, что даст русским судам «свободный проход вниз по Днепру», в том числе для солдат, которые будут располагаться в новопостроенных фортах[680].

В. В. Голицын, покинув Севск 3 марта, прибыл в Сумы вместе с назначенными в Большой полк дьяками 6-го числа. При «отпуске отписки» туда же прибыл товарищ главнокомандующего — князь Я. Ф. Долгоруков[681]. 11 марта главнокомандующий издал указ прибывшим ротмистрам и стольникам: тем из них, которые «написаны в завоеводчиках и в ясаулех, и тем быть до похода ево (В. В. Голицына. — Авт.) в Сумине». Остальным предписывалось ехать в Ахтырку «безо всякого мотчания», где «ожидать ево боярского приходу». По пути запрещалось «чинить» обиды и разорения «тамошним жителем» и занимать уже занятые стрельцами дворы. Поступившим подобным образом грозили, что они «будут с тех дворов сосланы з бесчестьем»[682].

Часть войск Большого полка концентрировалась в Ахтырке. 10 марта Новгородский разряд А. С. Шеина выступил из Рыльска к Рублевке. Спустя два дня Гордон отправил отряд из Сум в Ахтырку для охраны «боевых припасов» и изготовления подвод, а 12 марта выступил туда сам[683]. 14 марта В. В. Голицын получил письмо Мазепы (выслано из Батурина двумя днями ранее). Гетман сообщал, что еще из Севска в Новобогородицк им был послан глуховский казак «для проведывания поль диких… есть ли на них снеги или нет и есть ли уже травы». Ныне казак вернулся и донес, что в данный момент «толко по долинам неболшие снешки окрест Самары есть». Мазепа сообщал, что посланные гадячские и полтавские казаки «хотя испытовали по степям жечь траву, сыры не горели, а по вышним местам еще осенью выжжены» по гетманскому приказу. Гетман уверял, что, как только земля подсохнет, высланные в поля казаки немедленно «совершат дело». Пока же, по сообщениям казаков, в районе Новобогородицка все «речки полевые в теплые дни розплылись»[684].

В назначенный день — 17 марта — к войскам из Сум выехали Голицын и его товарищи, прибыв в Ахтырку спустя два дня, где главнокомандующий получил письмо гетмана Мазепы о его выступлении из Батурина. Соединение московских и гетманских войск планировалось у р. Коломак. Зима в этот год задержалась, Голицын сетовал, что «походу нашему чинится мотчание за великою стужею и за снегом». Из-за заносов застряли повозки с денежным жалованьем: «денежная… великих государей казна марта по 20-е число в полк ко мне не пришла, — писал Голицын в Москву, — и Белгородского полку… ратным людям и городовых полков солдатом дать нечего»[685]. В ответной грамоте Голицыну (от 26 марта) сообщалось, что к нему из Приказа Большой казны с подьячим Григорием Молчановым 22 февраля отправлено 55 321 руб., а в марте — с подьячим Григорием Подгорским — 22 тыс. руб.[686]

Накануне выступления главнокомандующий издал приказ с разрешением отпускать слуг из Ахтырки и Красного Кута (там намечалось дальнейшее сосредоточение армии) «к Москве в домы свои» тем, «кто похочет». Сделать это надо было до переправы через р. Мерло, поскольку «из-за Мерла и из ыных мест людем вашим отпуску не будет». Тем участникам похода (главным образом стольникам, стряпчим, московским дворянам, жильцам), кто имел свой личный обоз, следовало подать в Разрядный шатер собственноручно заверенные сказки о количестве телег. Дата выступления назначалась на 24 марта, на цветоносную неделю. В связи с этим служилым людям рекомендовалось отпускать «запасы свои наперед»[687].

22 марта в Разрядном шатре Большого полка в Ахтырке был допрошен житель Константинополя, грек Иван Маркош, который приехал в царский лагерь с товарами военного назначения (240 луков, 1 сабля «с каменьи», 1 аргамак «небольшой») и русским пленником, которого он выкупил за 310 ефимков. Он поведал, что Османская империя находится накануне социального взрыва: в Адрианополе назревает восстание из-за тягот войны и больших потерь, казна пуста, войску платить нечем, многие районы страны охвачены бунтами, взбунтовались греки в Македонии и даже янычары в Каменце из-за невыплаты жалованья. Турки, свидетельствовал Маркош, «ныне подупадли и в казне оскудали, и пришло на них великое разорение и упадок, какова на них разоренья никогда не бывало, и которые прежде сего к прежним салтаном бывали присылки от християнских и магометанских государей в дарех лохани и иная какая посуда серебреная, и то все в прошлом году отдано в денежной передел, однако ж и то все пропало, а денежной казны не прибыло и теперво все турки в великом страхе и впали в отчаяние». Он полагал, что османская армия не боеспособна и османы желают как можно скорее заключить мир с членами Священной лиги.

В Крыму, согласно его рассказу, дела обстояли тоже не слишком благополучно. Селим-Гирей с калгой и нураддином зимовали в «Белгородчине». Туда же «от скудости и от великого голоду» якобы мигрировали с полуострова и многие татары, которых хан теперь намеревался обратно «выслать и выбить назад в Крым на житье». Греческий купец и вовсе заявлял, что ныне Селим-Гирей «взят» в Адрианополь, поскольку, по слухам, попал в опалу по двум причинам. Первая состояла в том, что он «Белогородчину хотел разорять и татар в