— Тогда, полагаю, Якобек и в самом деле герой.

— Сомневаюсь, чтобы он сам назвал себя так.

— Мать… С первой нашей встречи с Якобеком я почувствовал, что он… настоящий. Не такой, каким был папа. В то время я не мог подобрать нужные слова. Может быть, я понял это, когда увидел, как он смотрит на тебя, как ты смотришь на него, как доверяешь его мнению. Теперь я понимаю, почему ваши отношения так меня беспокоили. — Дэвис откашлялся. — Потому что я не мог вспомнить, чтобы ты настолько доверяла папе.

— Я не хочу, чтобы ты ненавидел своего отца. У него было очень трудное детство, а потом… Дэви всю жизнь создавал себе трудности. Но он не зря так старался быть для тебя хорошим отцом.

— Хороший отец не бросает своего второго ребенка!

— Дэви не бросил Бэби. Он просто прожил слишком недолго и не успел сделать все, как следовало бы. — Небольшая ложь, но все-таки. Ладно, мне, очевидно, не избавиться от привычки приукрашивать действительность.

— Ты в самом деле в это веришь?

— Да.

— Я хочу сделать все, что в моих силах, чтобы стать хорошим мужем, хорошим отцом и хорошим человеком, — сказал Дэвис. — Весной мы с Эдди собираемся вернуться в Гарвард. Ее мать предложила снять для нас дом рядом с кампусом. С прислугой, телохранителями. Мы решили принять ее предложение. Ты не возражаешь?

— Я готова принять все, лишь бы вы с Эдди окончили университет.

— Когда-нибудь я вернусь домой. Но я должен узнать, кто я, должен примириться с тем, каким был мой отец. Я вернусь, когда стану самим собой.

— Мы все будем ждать тебя и примем с распростертыми объятиями.

Дэвис только кивнул. Между нами сохранялась дистанция, печальная холодность, и я знала, что нам потребуются годы, чтобы преодолеть возникшую трещину. Но мы сделали первый шаг. Я знала, что мне следовало бы поблагодарить Эдвину за то, что она нашла способ вернуть наших детей в Гарвард, а вместо этого я готова была ненавидеть ее за то, что она помогла моему сыну, а не я. Но внутренний голос говорил мне: «Замолчи и прими то, что лучше для него».

Дэвис вернулся в тот вечер в Белый дом, получив мое благословение. Эдди не могла прийти в больницу: она находилась под наблюдением врача и должна была отдыхать. Она очень расстроилась, узнав, что ее любимый Ники тяжело ранен, и прислала мне милую записку: «Позаботьтесь о нем, как он пытался заботиться обо всех нас». Предполагалось, что я тоже отправлюсь в Белый дом, как только захочу отдохнуть. Я должна была ночевать в Белом доме как личный гость Эдвины Джекобс, первой леди всех Соединенных Штатов Америки, включая и округ Чочино. Хаш Макгиллен Тэкери — гость Эдвины!

Я бы лучше ела грязь и грызла корни.

— Я хочу увидеть полковника, — продолжала я говорить всем, кто попадался мне на глаза. — Мы с ним друзья, он член семьи…

— У нас приказ никого не пускать, — упорно отвечали мне.

— Президент не знает, что здесь творится! — убеждала я агентов и медиков. — Иначе он бы очень рассердился.

Против этого никто не решался возражать, все замолкали и отводили глаза. В конце концов я уговорила молодую женщину из свиты Эдвины, и она отвела меня к лифту, на котором можно было подняться к Якобеку. Но агенты секретной службы остановили нас у его дверей.

— Миссис Тэкери не внесена в список тех, кого первая леди разрешила впустить.

Молодая помощница вспыхнула.

— Это какая-то ошибка! Я сейчас все узнаю.

Она зашла за угол, чтобы поговорить по телефону, и скоро вернулась, избегая встретиться со мной взглядом.

— Миссис Джекобс говорит, что полковнику дали сильное снотворное, и он сейчас крепко спит. Его уже перевели из послеоперационной палаты. Она считает, что его лучше сегодня не беспокоить. Прошу прощения, миссис Тэкери, но миссис Джекобс просила передать, что вы сможете навестить полковника завтра.

Мне захотелось швырнуть в нее чем-нибудь, но, к счастью, под руками ничего не нашлось. Когда мне удалось немного прийти в себя, я ей сказала:

— Поднимитесь наверх, милочка, и скажите Эдвине, что я намерена просидеть в комнате ожидания всю ночь. Я хочу, чтобы она об этом подумала. Я хочу, чтобы она задумалась над тем, что чем дольше я не могу увидеть Ника Якобека, тем выше поднимается она в моем черном списке. Так что к утру она окажется на первом месте.

Помощница позеленела.

— Я передам ваши слова, мэм.

— Да уж, будьте так любезны, передайте.

Я провела ночь в комнате ожидания. Во мне было слишком много гордости, и она удержала меня от того, чтобы позвонить сыну в Белый дом и попросить о помощи.

* * *

На следующее утро мне опять не удалось увидеть Якобека. Ал возвращался из-за океана. На страницах газет и с экранов телевизоров все трубили о героизме Якобека, поэтому на том этаже, где я сидела, стало еще больше агентов секретной службы. Двух агентов прислали за мной.

— Миссис Джекобс хочет видеть вас в Белом доме, мэм.

— Я не уйду отсюда, пока не увижу полковника Якобека.

— Миссис Джекобс сказала, что она прежде хочет с вами поговорить. Если вы на это согласитесь, она позволит вам навестить полковника.

Тупик. Я скрипнула зубами, глотая собственную желчь.

— Отвезите меня в Белый дом. Быстрее.

На моих наручных часах черенок передвинулся еще на час. Эдвина официально заняла первое место в моем черном списке.

* * *

Когда меня, словно осужденную, провели под охраной в офис Эдвины — сиреневато-розовый с белым во французском деревенском стиле, — первое, что я заметила, были два гнилых яблока в хрустальном горшочке на книжной полке. Два яблока «сладкая хаш» — из тех, что я привезла на грузовиках осенью.

Эдвина поставила горшочек на стол, словно священный сосуд с ядом или волшебным эликсиром.

— Я сохранила эти два ваших яблока, чтобы не забыть — однажды они превратятся в обезвоженные органические останки, — начала она. — Мысленно я и вас низвожу до этого состояния. Потому что самое неприятное в вас для меня — это абсолютная отвага перед лицом неприязни. Боюсь, я потеряла эту храбрость двадцать лет назад.

— Вы? Да вы самая отважная женщина из всех, кого мне приходилось встречать!

— Не так много отваги нужно для того, чтобы превратиться в саркастичную стерву, которая стремится всех контролировать. Я отлично сознаю, какой стала. И не слишком собой довольна. — Эдвина подняла крышку с горшочка, отложила ее в сторону и осторожно достала два коричневых сморщенных гнилых яблока. С минуту она смотрела на них, потом аккуратно положила на стол. — К несчастью, судя по всему, ни вы, ни ваш сын, ни ваши яблоки не намерены высыхать и испаряться. Поэтому я приняла вашего сына. Я сделаю все, чтобы заставить его обожать меня, Ала и всю нашу семью. Он и в самом деле хороший молодой человек. Я буду рада завоевать его уважение и поддержку. Кто знает? Дэвис может почувствовать себя более своим в нашей семье, чем в своей собственной. Подозреваю, что у него с нами очень много общего. Интеллект, образование, утонченный взгляд на мир…