Годфри Неллер. Портрет Джона Хемпдена. XVII в.

8. Несмотря на суровость цензуры, по рукам ходили памфлеты против двора. Уильям Принн, пуританский памфлетист, хотел реформировать нравы своего времени. Он выступал против длинных волос придворных, «противных законам Христа». А в 1632 г. опубликовал памфлет о театре. К несчастью для него, сама королева и ее фрейлины приходили репетировать пастораль. Звездная палата сочла, что памфлет направлен против королевы, и приговорил Принна к 5 тыс. фунтов штрафа и потере ушей. Он был выставлен у позорного столба, и палач отрезал ему уши. Это жестокое наказание не помешало ему продолжать писать, на сей раз против Лода, и в 1637 г. он вновь оказался у позорного столба в компании с каким-то священником и доктором; ему отрезали то, что оставалось от его ушей, а на щеке каленым железом выжгли две буквы: «S. L.» (Seditious Libeller — пасквилянт-подстрекатель). Жители Лондона с нескрываемым ужасом смотрели на варварское наказание, которому были подвергнуты эти трое джентльменов. В момент, когда палач их коснулся, по толпе прокатился яростный вопль. Это закипал гнев английского народа — серьезное явление для государства, где единственной силой государя была любовь подданных.

Полкроны Карла I. 1643–1644

9. Высшим безумием была попытка навязать шотландцам, столь пламенным защитникам своей Hirk, Пресвитерианской церкви, англиканские молитвы и ритуал. Карл, король Англии и Шотландии, знал Шотландию еще хуже, чем Англию. Хотя его отец, король Яков, и дал шотландцам епископов, Hirk оставалась по сути пресвитерианской. Осознав это, Лод возмутился. «Шотландская церковь, — сказал он, — не реформирована, а деформирована». Но когда по его приказу епископы ввели в Шотландии новый ритуал, верующие не позволяли закончить службу. И знать, и буржуа, и крестьяне стали подписывать (иногда в романтических обстоятельствах: на могильных плитах и в церквях) covenant solennel, клятвенный договор, которым обещали хранить верность своей Церкви. Карл решил разбить этот религиозный союз силой оружия. Но опасно прибегать к драгонадам, когда не располагаешь драгунами. Какой армии мог король доверить эту задачу? «Натасканным бандам» ополчения? Они не были натасканы до такой степени. Сельским дворянам? Они были далеки от того, чтобы одобрять это. Когда превосходной шотландской армии (насчитывавшей 20 тыс. человек, многие из которых служили на континенте в войсках протестантских князей под командой офицеров Густава Адольфа) король противопоставил кое-каких англичан, которых смог собрать, обе армии начали договариваться. И если эта первая «епископская война» не закончилась полным разгромом, то лишь потому, что шотландцев остановили эти переговоры.

10. Королю оставалась последняя надежда: Страффорд, единственный сильный человек его режима. В Ирландии он применил свой девиз: «Thorough…» («До конца…»). Его упрекали за жесткость. Но он, по крайней мере, усмирил страну, собрал призрак парламента, добился войск, денег. Даже смог послать королю для его шотландской войны 20 тыс. фунтов. Когда Карл обратился к нему, он посоветовал действовать с позиции силы. Надо было созвать парламент, добиться субсидий, изобличив интриги шотландцев с Ришелье, а потом продолжить войну «до конца». Сам Страффорд поспешил в Ирландию, собрал там 8 тыс. человек и вернулся — больным, но полным решимости. Парламент, созванный Карлом в 1640 г., впервые за двенадцать лет, оказался злопамятен и ничего не забыл из прежних обид. Палата общин была далека от того, чтобы предоставить королю свою поддержку для войны, и потребовала «возмещения ущерба». Пим припомнил Карлу все его грехи, и парламентарии вступили в переговоры с шотландцами. После всего восемнадцати дней заседания этот «Короткий парламент» (апрель-май 1640) пришлось распустить. Страффорд полагал, что Карл попал в такую ситуацию, спастись из которой может (да и то сомнительно), лишь прибегнув к безжалостному деспотизму, «избавленному от всех обычных правил правления». «Пожалейте меня, — писал он одному из своих друзей, — ибо никогда человек не был призван заняться столь безнадежным делом. Армия в большой нужде и не снабжена ничем… Наша кавалерия лишена мужества. Страна от Берика до Йорка во власти шотландцев; ужас повсюду, всеобщая неприязнь к королю… Одним словом, я здесь один, чтобы бороться против стольких зол, без всякой помощи. Да избавит меня Бог по доброте своей от величайшего несчастья моей жизни!»

1. Без денег, без верных солдат, побежденный шотландцами, которые захватили северные графства и потребовали, прежде чем уйти оттуда, не только религиозной свободы, в которой никто не мог им отказать, но и возмещения ущерба, Карл вынужден был склониться перед волей самых стойких своих подданных. Лорды призывали его созвать новый парламент; петиция, подписанная десятью тысячами собранных Пимом имен, требовала того же; он уступил. Никогда еще выборы не сопровождались столь сильными страстями. Пим, как настоящий вождь партии (новая должность), объезжал сельскую местность, собирал в городах митинги, формировал местные комитеты. Хемпден, ставший одним из наиболее уважаемых людей королевства, поддерживал Пима своим большим авторитетом. Чего хотели эти люди? Чтобы были избраны настоящие пуритане, готовые к борьбе против абсолютизма. Второй парламент 1640 г. — уже не реформистский, а революционный. Но эта революционная ассамблея отнюдь не демагогическая. Депутаты Долгого парламента — это джентльмены, землевладельцы, серьезные, религиозные, образованные, желавшие как можно скорее вернуться в свои родовые владения. Такие люди не имеют склонности к мятежу и призывают себе на помощь толпу лишь с большим сожалением. Они далеки от враждебности к институту монархии и пока не мыслят себе взамен ничего другого. Но им нужно разрешить с Карлом два конфликта, которые со времени восшествия на трон династии Стюартов отравляют жизнь Англии: один политический, другой религиозный.

2. Как бы они ни опасались короля, гораздо больший страх им внушал Страффорд. Или Пим доведет Страффорда до плахи, или Страффорд однажды велит повесить Пима. Одним из первых действий нового парламента было обвинение Страффорда в великой измене перед лордами посредством импичмента. Страффорду уже несколько недель было известно, что если он предстанет перед парламентом, то пропадет. И он сказал об этом Карлу, но тот ответил, что вполне способен, будучи королем Англии, оградить его от любой опасности и что парламент не тронет и волоса на его голове. Страффорд явился в палату лордов как раз в тот момент, когда Пим во главе депутации от палаты общин требовал его ареста. Страффорд вошел с высоко поднятой головой; ему пришлось преклонить колена перед барьером, чтобы выслушать обвинение и выйти оттуда уже узником. По правде говоря, казалось, что он мог быть спасен. Этот импичмент не имел никакой законной силы. Как можно было всерьез обвинить в великой измене — преступлении против короля — самого верного его слугу? Но конституционная практика не предоставляла парламенту никакого другого средства против министра, которого поддерживал монарх. Попытались скомпрометировать Страффорда, приведя его слова, будто бы сказанные перед Тайным советом: он якобы предлагал использовать ирландскую армию против Англии. Но смогли предоставить всего одного свидетеля, да и то весьма ненадежного, — сэра Генри Вейна. Пим и его друзья с яростью поняли, что не находят у лордов большинства, необходимого для осуждения Страффорда. А тот, хоть и подточенный болезнью, прекрасно защищался в том лаконичном и резком стиле, который был ему так свойствен. Конец его защитной речи тронул всех, кто его слышал: «А теперь, милорды, со всем смирением и спокойствием духа я ясно и свободно покоряюсь вашему справедливому приговору, к чему бы вы меня ни приговорили, к жизни или к смерти. Te Deum laudamus, te Dominum confitemur (Тебя, Бога, хвалим, Тебя, Господа, исповедуем)».