— Надеюсь, вы не забыли прихватить Золотую Крошку и Прелесть? — резко обернулся император к чиновникам своей свиты. Речь шла о двух медведицах, любительницах человеческого мяса, при виде которых развязывались языки даже у самых стойких людей.

— Они находятся в обозе, божественный Валентиниан, — с готовностью отозвался на вопрос императора корректор Перразий. Разумеется, в обязанности корректора не входила забота о мерзких животных, но он оказался ближе всех к Валентиниану и был счастлив, что сумел удовлетворить его любопытство.

Император отметил расторопность Перразия кивком, но не преминул заметить, что ждет от него усердия совсем на другом поприще.

— Мне нужны имена людей, подбивавших квадов к бунту. И тебе, Перразий, придется очень постараться, чтобы их установить.

Перразий был у божественного Валентиниана на хорошем счету. От большинства чиновников корректор отличался острым умом, цепкостью и расторопностью. Это именно Перразий сумел установить, что за бунтарями-франками прячутся люди, именующие себя русами Кия. А от комита Меровлада, руга по племенной принадлежности, Валентиниан узнал, что Кием звали легендарного прародителя венедов, на многие столетия определившего их уклад. Кроме того, был еще один Кий, основавший двести лет назад на востоке обширную империю, разгромленную позднее готами. Какого из этих двух Киев почитали люди, попортившие императору немало крови, Меровлад не знал, зато руг нисколько не сомневался, что в заговоре русов Кия участвуют венедские жрецы. Выслушав Меровлада, Валентиниан расстроился. Он немало претерпел бед от коварных римских авгуров, не желавших видеть свет истинной веры, и вот теперь на него ополчились еще и жрецы венедские, имеющие огромное влияние на племена, живущие на границах империи. Правда, у венедов не было единого вождя. Но тот же Меровлад не исключал, что волхвы вступят в сговор с гунном Баламбером, и тогда для Римской империи наступят трудные времена. Впрочем, легких времен Валентиниан не помнил. Вся его жизнь прошла либо в седле, либо в колеснице. Он и в Риме-то бывал считаные разы, предпочитая разъезжать по своей обширной империи и лично чинить суд и расправу над непокорными и нерадивыми подданными. Божественного Валентиниана многие упрекали в излишней жестокости, но никто и никогда не смог бы упрекнуть его в трусости и лени. Ибо трус и лентяй не смог бы удержать обширную империю от развала.

На границе Норика и Панонии императора встретил комит Фавстин, человек еще довольно молодой, но уже имеющий опыт войн с варварами не только в Европе, но и в Африке. Под рукой у Фавстина было пятнадцать легионов пехоты и почти пять тысяч клибонариев. Император приказал разбить лагерь здесь же, на берегу безымянной речушки, и повелительным жестом пригласил Фавстина в свой походный шатер, установленный рабами с похвальной быстротой.

— Я удивлен, комит, твоей нерасторопностью, — холодно бросил Фавстину император, занимая кресло в центре шатра.

Свита Валентиниана почтительно расположилась у входа. Недовольство императора положением дел в Панонии не стало для здешних чиновников неожиданностью, но недовольство — это еще не гнев, а потому комит Фавстин сумел сохранить присущее ему хладнокровие и отвечал на вопросы Валентиниана спокойно и сдержанно.

— Дело не только в квадах, божественный император. Готы и русколаны обосновались в предгорьях Карпат и совершают оттуда набеги не только на Панонию, но и на Дакию. К сожалению, здешняя местность не позволяет в должной мере задействовать кавалерию, а пехота не всегда успевает закрывать дыры, образующиеся на границе.

— А откуда взялись эти русколаны? — насторожился Валентиниан. — Прежде их не было в этих местах.

— По слухам, они переселились к нам под давлением гуннов Баламбера, разгромивших их чуть ли не у самого Танаиса.

О Танаисе Валентиниан не знал практически ничего, еще меньше он знал о русколанах, а потому вопросительно покосился на комита Меровлада, стоящего справа от его кресла.

Но руг в ответ на безмолвный вопрос императора только развел руками. Видимо, и для него появление русколанов на Дунае стало сюрпризом.

— У них прекрасное вооружение, божественный Валентиниан, ни в чем не уступающее римскому, — продолжал Фавстин. — Кроме того, они одинаково успешно сражаются как верхом, так и пешими. Русколаны сразу же заняли главенствующее положение среди окрестных племен, а их союз с вестготами и древингами может стать по-настоящему опасным для Рима.

— А как дело обстоит с квадами? — нахмурился Валентиниан.

— Квадов нам удалось усмирить, — с охотою отозвался Фавстин. — Мы разорили их селения в горах, хотя и потеряли в этих боях почти три тысячи легионеров.

— Дорого тебе далась эта победа, комит, — вздохнул император. — Если дело так пойдет и дальше, то у Рима скоро не останется солдат.

— Это еще не все, божественный Валентиниан. По моим сведениям, гунны намереваются вторгнуться в Нижнюю Панонию и Дакию. Они уже разгромили остготов, вестготов и древингов и заставили их отступить во Фракию. Я не уверен, что божественному Валенту удастся справиться с наплывом такого количество гостей.

— Скверно, — покачал головой император. — А я собирался учинить кровавую расправу над вождями квадов.

— Я бы не стал этого делать, божественный Валентиниан, — мягко заметил Фавстин. — Спросить с них за мятеж, конечно, следует, но массовые казни вызовут волнения и подтолкнут венедов Дакии и Панонии к союзу с гуннами, что обернется для нас катастрофой. Мы можем потерять обе провинции.

— Даже так? — надменно глянул на комита император.

— По моим сведениям, орда Баламбера насчитывает двести тысяч всадников, — вздохнул Фавстин. — А мы сможем собрать, если учитывать приведенные тобой легионы, не более сорока тысяч.

— Сорок тысяч римлян — это немало, комит.

— В моих легионах римлян почти нет, — понизил голос почти до шепота Фавстин. — Только галлы, алеманы и венеды. Пока они верно служат тебе, божественный Валентиниан, но никто не знает, что будет завтра.

Глаза императора сверкнули яростью, но он все-таки сумел сдержать себя и не стал срывать гнев на комите. Обстановка в северо-восточных провинциях империи оказалась даже более сложной, чем Валентиниан полагал, отправляясь сюда с карательной экспедицией. Двести тысяч гуннов так просто в расход не спишешь. Империи нужны федераты. Следует посулами и дарами привлечь на свою сторону варваров и повернуть их оружие против орд с востока. В прежние времена Риму это удавалось.

— Перразий, — покосился император на стывшего в напряженной позе корректора. — Мне нужны сведения о вождях всех окрестных племен, как венедских, так и готских. И помни: времени у тебя в обрез.

Корректор Перразий, как человек добросовестный, сразу же приступил к выполнению поручения императора, задействовав всех своих людей. И пока римские легионы во главе с императором медленно двигались по земле Панонии, Перразий опросил почти всех венедов, находившихся в свите комита Фавстина. Большую помощь в этом ему оказал юный нотарий Стилихон, сын комита Меровлада, сообразительный не по годам юноша, хорошо знающий венедский и готский языки. Стилихон свел Перразия с сотником Коташем, необычайно ловким наездником, посадкой которого залюбовался сам император Валентиниан. Коташу едва исполнилось двадцать лет. Это был голубоглазый, улыбчивый и очень наблюдательный юноша, хорошо осведомленный в делах как Панонии, так и всех окрестных земель. От Коташа Перразий впервые услышал об амазонках города Девина, расположенного на землях Венедии.