Я хмурю брови.

– Ты правда так думаешь? – спрашиваю я, не веря своим ушам.

– Ну… да, – говорит он. – Ты в буквальном смысле выбегаешь за дверь каждый раз после секса или после серьезного разговора. Когда я начинаю думать, что мы куда-то продвинулись, ты отступаешь назад.

Он берет тарелку с картошкой и протягивает ее мне.

– Почему ты не пускаешь меня, Бэй? Чего ты боишься?

Я чувствую. Чувствую, как дрожат стены, окружающие мое сердце. Они готовы рухнуть, но я им не позволю, я восстанавливаю укрепления, пока по моим щекам текут слезы.

– Всего, – шепчу я.

Я всегда была с ним честна.

Он ставит картошку на стол и прижимает меня к себе, обнимая меня, насколько это возможно на тесном диванчике.

– Ох, милая, – говорит он. – Тебе нечего бояться. Я обещаю.

Я пытаюсь заставить нижнюю губу не дрожать.

– Но ты измотан, Гэвин. Ты не можешь так продолжать. Твои силы уже на исходе. Ты не сможешь всю жизнь летать к нам на каждые выходные. Это тебя добьет.

– Я не делаю ничего, чего бы я не хотел, – говорит он, гладя меня по бедру под столом. – Думаешь, я приезжаю сюда каждую неделю из чувства долга? Это лучшая часть моей недели, Бэйлор, – лучшая часть моей жизни. Ты и Мэддокс – это теперь моя жизнь. Я всегда буду приезжать каждые выходные, если потребуется.

Гэвин берет меня за подбородок и аккуратно поднимает мою голову, так что ему видно мое лицо и текущие по нему слезы. Он вздыхает.

– Я совсем не так представлял себе это свидание. Я думал, что будет больше веселья и флирта, а не глубокомысленных философских бесед.

Я смеюсь, несмотря на комок в горле.

– Да, извини, – говорю я, вытирая остатки слез. – Так о чем ты хотел поговорить?

Он наклоняет голову и размышляет. Потом говорит:

– Я хочу услышать про то, как ты в школе купалась голышом.

– Тьфу! Проклятый предатель! – восклицаю я. – Крис поклялся, что никогда никому об этом не расскажет.

– Ну, он не рассказал мне никаких подробностей, у него это вырвалось случайно, когда он был подшофе в прошлые выходные, – с улыбкой говорит он. – Он сказал, что если я хочу услышать всю историю целиком, мне нужно спросить у тебя.

– Оставь свою картошку себе, – говорю я. – Я унесу эту историю с собой в могилу.

Он смеется:

– Однажды я заставлю тебя мне рассказать, Митчелл. А пока расскажи мне про свою следующую книгу.

Я напрягаюсь. Он мог как-то о ней узнать?

– Я не рассказываю про свои книги, пока не закончу рукопись. Ни Кэлли, ни агенту. И уж точно не тебе, Макбрайд.

Он отодвигает от меня тарелку с картошкой фри.

– Ты не очень хорошо играешь в эту игру.

– Лучше не задавай такие дурацкие вопросы, – дразню его я.

Его рука прожигает джинсы на моем бедре там, где его палец рисует круги вокруг внутреннего шва. Он прищуривает глаза.

– Я, кстати, дочитал твою книгу, – говорит он. – Кто бы мог подумать, что мать моего ребенка пишет романы с жестким порно.

Я фыркаю.

– Это не порно! – защищаюсь я, шлепая его по плечу. – Есть разница между порнографией и хорошей любовной сценой, – объясняю я. – Порнография – или эротика, как ее обычно называют в литературе, – это когда секс составляет основу книги. Настолько, что если секс убрать, то в книге не останется никакого сюжета. А в моих книгах есть сюжет, в них есть глубокая значимая история, которую секс просто сопровождает. – Я закатываю глаза. – К тому же ты прочитал книгу, в которой больше всего секса. Я все еще не могу поверить, что из всех моих книг ты выбрал именно эту.

– Это была единственная из твоих книг, которая продавалась в магазине сувениров в аэропорту в тот день, когда я впервые сюда прилетел, – говорит он.

Моя челюсть чуть не падает на стол.

– «Лучше не бывает» продается в аэропорту?

Он смеется:

– Ага. Во время полета мне пришлось попросить у стюардессы подушку, чтобы прикрыть стояк.

Неожиданно мысль о Гэвине со «стояком» вызывает у меня внутри трепет. Он все еще гладит меня по бедру, обольстительно водя пальцами по джинсам. Но сейчас он пристально смотрит на меня, точно зная, что я думаю про его эрекцию. Я чувствую, как его взгляд проникает в глубь меня. Он убирает руку с моего бедра, берет меня за руку и кладет ее на свой пах, чтобы я почувствовала, как на него действуют наши разгоряченные взгляды.

– Еще один вопрос, – говорит он, его взгляд становится соблазнительным, а улыбка лукавой. – Я бы все отдал, чтобы сделать то, что описано на странице девяносто семь. Ты позволишь мне проделать это с тобой?

Я сглатываю. Не помню точно, что написано на странице девяносто семь, но насколько я понимаю, это точно что-то, что заставит меня кричать.

– Я не помню всего, что написала, Гэвин, – произношу я голосом, который звучит слишком сладострастно.

– Хорошо, что я помню, – шепчет он. – Я помню каждое слово. Я помню каждую точку, в которую я должен тебя поцеловать. Я помню каждое положение, в которое нужно тебя поставить, чтобы ты кончила, выкрикивая мое имя.

Я дрожу, чувствуя его дыхание на своей шее. Я с трудом произношу:

– У меня появился вопрос.

– Какой, милая?

– Мы можем попросить счет?

Он смеется и подает знак официантке. Я улыбаюсь. Мы уходим.

Глава 39

Это самая долгая двадцатиминутная поездка на машине в моей жизни. Я просто схожу с ума, пытаясь вспомнить, что написано на странице девяносто семь. Я написала эту книгу больше трех лет назад. Я написала тринадцать романов, я не помню в них каждое слово. И уж точно не помню номера страниц. Моя задача немного облегчается тем, что я знаю, про какую именно книгу идет речь, и сама мысль об этой книге еще больше распаляет мое гудящее либидо.

Гэвин не облегчает моих страданий. Он прикасается к разным частям моего тела. Гладит по колену. Кладет ладонь мне на шею сзади. Проводит пальцем по руке. К тому моменту, когда мы доезжаем до гостиницы, я уже готова залезть на него верхом, как восемь лет назад. Много времени мне не понадобится. Я уверена, что хватит и нескольких минут.

Он паркуется и освобождает мою нижнюю губу, которую я прикусила зубами. Он наклоняется ко мне, и я чувствую волну его горячего дыхания, когда он шепчет:

– Если бы я только мог оказаться сейчас у тебя в голове.

О