Некоторое время они сидели молча. Потом комиссар тихо сказал:

– Как вы думаете, Цой, что все это значит? Цой медленно провел рукой по своим блестящим черным волосам и откинулся на спинку кресла:

– Ничего не могу понять! Ясно только, что Федор Михайлович за что-то невзлюбил Павлика. Но за что? Такого славного, безобидного мальчика! Не может же быть, что из-за мешка…

– Да-а-а… – протянул комиссар, задумчиво глядя куда-то в пространство. – И еще какой-то ящичек… Странная история! Впрочем, мне кажется, она началась гораздо раньше.

Цой вскинул на комиссара удивленные глаза:

– Раньше? Из-за чего же?

В отсек вошел уборщик Щербина с длинным пылесосным ящиком в руке. Он приблизился к комиссару, приветствовал его, приложив руку к бескозырке:

– Товарищ комиссар, разрешите приступить к уборке.

– Пожалуйста, товарищ Щербина. Комиссар поднялся и сказал Цою:

– Пойдемте ко мне, там поговорим.

Тринадцатого июля «Пионер» был уже на обратном пути в Тихий океан, держа курс на север. Оставалось провести еще лишь одну работу в поверхностных водах Антарктики, в суровых условиях полярной зимы, по соседству с плавающими льдами.

«Пионер» шел на самой малой глубине, почти у нижней поверхности ледяных полей.

Утром четырнадцатого июля на куполе ультразвукового экрана показались первые трещины среди ледяной брони, покрывавшей поверхность океана. Вскоре эти трещины начали появляться все в большем числе. Приближалась граница неподвижного льда. «Пионер» шел па двух десятых хода. Все чаще попадались ледяные горы, подводные части которых приходилось осторожно обходить. Над поверхностью океана, по-видимому, свирепствовал жестокий шторм: отдельные льдины то поднимались, то опускались, и даже могучие айсберги не стояли спокойно на месте.

В центральном посту находились капитан, вахтенный начальник старший лейтенант Богров, зоолог и Шелавин. Ученые должны были выбрать подходящее для их работ место, которое в то же время позволило бы использовать инфракрасный разведчик для сторожевой службы.

Вскоре после полудня на экране появилась большая полынья. На ней плавали, покачиваясь и сталкиваясь одна с другой, льдины различных размеров. Очевидно, влияние Шторма сказывалось здесь довольно значительно, и, следовательно, работать было бы затруднительно.

Наконец, около пятнадцати часов, заметили длинную и достаточно широкую полынью между двумя огромными айсбергами. Высланный инфракрасный разведчик поднялся в воздух на высоту шестидесяти метров, чтобы наблюдатели из подлодки могли получить представление о размерах поверхности этих гор и обо всем, что окружает их.

Далеко вокруг, на всем пространстве, обысканном разведчиком, не было ни одного судна, ни одного подозрительного пятна.

Океан был усеян льдинами и айсбергами. Пурга несла кружащиеся тучи снега; льдины и айсберги налетали, громоздились друг на друга или дробились от ударов на мелкие куски. Лишь две гигантские горы спокойно и величественно стояли, словно острова, среди разыгравшейся стихии.

Оба айсберга имели не меньше трехсот пятидесяти метров в длину и около двухсот метров в ширину каждый. Их верхние площадки представляли ровную, как стол, поверхность. Полынья, походившая на канал между ними, была тиха и спокойна, защищенная от шторма высокими, несокрушимыми стенами. Они были чисты, глубоко прозрачны и отливали прозеленью. Казалось, эти ледяные стены только что отделились друг от друга, и ни снег, ни туманы, ни ветер с водяной пылью не успели еще изъесть и затуманить их светло-изумрудную чистоту.

– Кажется, Лорд, лучшего места, чем эта полынья, не найти, – сказал капитан. – Если вы с Иваном Степановичем согласны, готовьтесь к выходу. Я тем временем подниму «Пионер» до глубины в сто метров. Достаточно будет?

– Вполне, капитан, – согласился зоолог.

– Только поторапливайтесь. Не мешкайте с работой. Я хотел бы поскорее уйти отсюда.

Уже через пятнадцать минут зоолог и Шелавин, сопровождаемые своей обычной свитой – Скворешней, Цоем, Маратом и Павликом, – выходили из подлодки. Шелавин со Скворешней направились поближе к ледяной стене, чтобы пристроить возле нее свои вертушки, взять там пробы воды, измерить ее температуру. Зоолог с остальными принялся за работу посередине канала, то поднимаясь ближе к поверхности, то опускаясь вглубь, собирая образцы скудного в это время года планктона и других представителей животного и растительного царства.

– Эге! – послышался вдруг удивленный возглас Шелавина. – Да здесь, оказывается, огромная выемка в ледяной стене. Метров тридцать в глубь стены. А в длину, по каналу, неизвестно. Андрей Васильевич, а ну-ка, посмотрите, далеко ли она тянется? Арсен Давидович! Я подозреваю, что и в противоположной стене окажется такая же выемка. Пошлите кого-нибудь проверить. Вероятно, здесь была одна гигантская гора, и по этой выемке она раскололась. Очень интересно!

– Хорошо, Иван Степанович. Пойдем, Цой, – ответил зоолог.

Через несколько минут Скворешня донес, что выемка тянется с юга на север примерно метров на двести. Глубина ее во льду от ста до шестидесяти метров, ширина от обрывистого подводного края до ледяного берега тридцать – сорок метров. Сообщения Цоя почти не расходились со сведениями Скворешни: длина и глубина совпадали полностью, но ширина была меньше – от двадцати до тридцати метров.

– Таким образом, – сказал Шелавин, – ясно, что внутри ледяной горы, почти посередине ее, находилось глубокое и широкое, замкнутое со всех сторон ущелье. Вдоль этого ущелья гора треснула и разделилась. Судя по свежести стен, это произошло совсем недавно, может быть, даже несколько часов назад. Обе половины медленно отходят друг от друга, и возможно, что примерно через сутки здесь будет не канал, а открытое море, забитое льдинами. Нам нужно торопиться, Арсен Давидович! – решительно заключил океанограф.

– Я думаю, успеем, но поспешить не мешает, – ответил зоолог и отправился со своей партией дальше, разместившись на небольшой глубине – метров тридцать от поверхности.

Шелавин со Скворешней отплыли недалеко от них на середину канала и производили там многочисленные измерения температуры на различных глубинах, близких к поверхности. Потом занялись получением проб воды, подальше от льдин, для изучения ее химического состава. На все эти кропотливые, требующие большой тщательности работы ушло часов пять.

Шелавину и Скворешне оставалось только снять показания вертушек о скорости течения непосредственно около айсберга, убрать эти приборы и вернуться на подлодку. Они условились с зоологом, что встретятся с ним на выходной площадке минут через пятнадцать.

Едва приблизившись к приборам, Шелавин обратил внимание на необычайную и совершенно неожиданную скорость течения, которую показывали вертушки.