Отбрасывать в сторону непрошеные воспоминания, сосредотачиваясь только на тихом дыхании Марианны. После. Я разберусь со всем после. Когда она придёт в себя, и я снова почувствую себя живым, а не полумёртвым изваянием, стоящим на самом краю пропасти. И я понятия не имею, кто там за спиной, но только от него зависит, упаду я сейчас вниз или смогу сделать спасительный шаг назад.

Единственное, что меня волновало ещё – это обстрел машины Фэй.

Да, я давал задание ищейкам найти ублюдков, осмелившихся напасть на мою семью, и их расследование навело на след охотников. Вот почему Сэм обвинил в произошедшем меня…и он был чертовски прав. Осознание этого не просто давило на плечи, нет. Оно обрушилось на голову, впечатав в землю всем телом, пробуждая жажду мести. Отомстить каждой твари, сделавшей выстрел в автомобиль с моими детьми. Каждой твари, из-за которой моя жена сейчас лежала ослабленной и подключенной к чертовой куче приборов. А потом в голове флешбеком слова сына о том, что я и есть самая большая опасность.

Но я не собирался сдаваться. Я вдруг отчаянно понял, что не отдам её никому. Ни её, ни своих детей. Ни другому мужчине, ни смерти не позволю забрать их у меня.

Пусть даже и отдергивает пальцы, когда я прикасаюсь к ним.

***

Ветер злится. Воет диким зверем, срывая сухие ветки и кидая их на землю, чтобы потоки воды подхватили их и понесли прочь. Плач дождя всё сильнее, вторит яростному мычанию ветра барабанной дробью по отвесной крыше веранды.

***

Я не знаю, как понял, что она очнулась. Понял и всё. Аааа…нет. Я не увидел. Почувствовал. Когда вздохнуть смог свободно, без ощущения тисков в лёгких. Впервые за все те дни, что она лежала в больнице. Тогда и дошло. Бросился к ней и едва не закричал, увидев её глаза. Дьявол, сколько всего я обещал тебе за возможность снова смотреться в них? Сколько раз закладывал тебе душу за её спасение, и уже почти потерял веру в то, что тебе нужны эти лохмотья?

И когда, наконец, ты согласился на сделку, я едва снова рассудка не лишился от радости. Настолько бешеной, одержимой, что ком в горле образовался. Поэтому и говорить не смог. Только всматриваться в эту сиреневую бездну…дааа…там нет дна. Там пропасть такая, что запросто можно шею свернуть ещё в полёте, но если это та цена, которую я должен заплатить, чтобы отражаться в них, то я согласен! Только мысленные вопросы…чтобы тут же вернуться в нашу с ней реальность, когда захотела ладонь мою оттолкнуть В нашу отвратительную на вкус реальность, состоявшую из разочарования и холода. В

сё правильно. Заключая сделки с Дьяволом, всегда грамотно формулируйте свои условия. Я ведь не просил о чём-то большем, чем её жизнь. Хотя в тот момент это и было самым большим для меня.

Поэтому я просто убрал руку, не обращая внимания на то, как оборвалось и исходило кровью сердце в этот момент.

Заставил себя натянуть на губы улыбку, чувствуя, как вспарывают губы до крови сотни крошечных шипов. Насильно подавлять любые мысли о чём-то другом. Любые чувства. Плевать на всё. Она приходила в себя, с каждым днём всё больше, а, значит, у меня появился шанс вернуть её себе. Точнее, получить. Мне она никогда не принадлежала.

***

Протянуть руку вперед, ловя холодные капли, глядя на то, как расползаются они на ладони, стекая на деревянный пол. Каплями по нервам. Воспоминания, которые выворачивают остатки души наизнанку. Если что-то там от неё ещё оставалось. Но я не знал, как ещё объяснить ту агонию, что так извивалась внутри, утягивая в своё туманное марево.

***

Она будет моей. Чего бы мне это ни стоило, и как бы она ни сопротивлялась этому. Она будет моей. И жирная точка на этом. Никаких сомнений, никаких вопросительных знаков или многоточий.

Правда, я не хотел брать её силой. Не хотел заставлять, хотя мог. Только на хрен мне не нужна была такая любовь – да, тот самый суррогат для неё. Спасибо, нажрался им по самое не хочу за всё то время, что с ней был. Пускай разбирается в себе сама, пусть сама убьёт в своих мыслях и в сердце того, кого невозможно больше ни оживить, ни сыграть. Да, я не собирался отказываться от неё, но и становиться для Марианны тем, кого сам не знал, тоже не собирался. Заменять ей кого-то другого? Увольте.

Она просила дистанцию, и я предоставил ей эту самую дистанцию. После того, как привез к себе домой. Иные варианты даже не рассматривались. Только не после нападения наемников.

А вот расстояние между нами я всё же оставил. Тем более, что и она не стремилась к его сокращению. Иначе я бы почувствовал. Что я ощущал на самом деле между нами? Даже не расстояние, а стену, высокую и толстую настолько, что сколько бы ни ударил кулаками по ней, разрушить не получалось. Так и бился об неё, сначала со всей злости, потом, скорее, по инерции, но добился лишь того, что самого напополам скручивало от безысходности, а с той стороны мои удары даже не ощущались.

Иногда смотрелся в зеркало и испытывал навязчивое желание убить того, кто был по ту его сторону. Но не себя, а того, кого видела во мне она. Убить любыми способами, но у неё на глазах. Чтобы увидела, чтобы убедилась, что его больше нет. И, может, тогда смогла бы хотя бы подсказку дать, где мне дверь в эту грёбаную стену найти.

А потом на меня злость нападала. За то, что жалок был настолько, что с самим собой соперничал. Хотя в моём случае, скорее, насмерть дрался.

Насильно образ его из её головы вытеснял. Она любила его длинные волосы, и я остриг их, брился каждый день, чтобы не появилась щетина, о которую она так любила тереться щекой. Раздать всю свою одежду прислуге и закупить абсолютно новый гардероб, чтобы не напоминать ей себя же…того себя, к которому сам чувствовал невероятное отвращение. Мог бы – украшения бы её все выкинул, сжёг, чтобы не осталось ни одного напоминания о том, кто их дарил. И именно поэтому я этого не сделал. Потому что не простила бы мне. Она так крепко держалась обеими руками за любовь к тому Нику, что мне оставалось лишь врываться в её сознание в часы сна. Потому что нагло вырывать его из её рук означало сломать и её тоже. А мне претила любая мысль причинить ей боль.

И поэтому методично сводить с ума её, чтобы не одному вариться в адском котле из похоти и одержимости. Сатанел от дикого желания ворваться в её комнату и брать до самой ночи, но не позволял себе сорваться. Дожидался, пока уснёт и начинал делиться с ней теми картинами, что рисовало мое воображение. Телепортироваться в её комнату и жадно смотреть, как её выгибает на постели от тех кадров, что я показывал. И она такая отзывчивая даже во сне, такая горячая и чувствительная, что накрывать начинало и меня. И я откидывал голову назад, расстёгивая молнию брюк и проводя ладонью по напряжённому от дикого желания члену. Сжимал его рукой и шипел сквозь зубы, глядя на острые соски, просвечивающие сквозь полупрозрачную ночную рубашку. Прислонившись к стене, мысленно врывался в стройное, упругое тело, под её реальные стоны подводя себя к оргазму. Безумие, вырывавшееся из-под контроля днём, чтобы ночью исчезнуть, маскируясь под невозмутимость.