— Нет, Джун. Именно так я и думаю. Ты вообще понимаешь, что это значит — быть самой лучшей? Это значит, что у тебя отбирают год жизни. Целый год жизни теряется, понимаешь? И знаешь что, Джун? Я хочу получить этот год обратно. Хочу вернуть пропущенный второй класс. Мне всего лишь шестнадцать. И на следующий год мне предстоит уехать из дома… надолго. По-твоему, это нормально? Знаешь, сначала мне нравился этот спектакль. Нравилось ходить на репетиции. У меня в жизни вдруг появилось такое место, где мне было по-настоящему хорошо. Куда можно было прийти и спеть. Просто прийти и спеть. И никто на меня не давил, я все делала с удовольствием. А потом вдруг оказалось, что это тот самый великий шанс, который дается раз в жизни. Почему у меня вечно так? Я всю жизнь слушала маму. Возможности, которые нельзя упускать. Шансы, которые не повторяются. Я не хочу быть неблагодарной. Не хочу упустить ничего интересного, но иногда я лежу у себя в кровати, смотрю на свою комнату… и мне не верится, что детство уже закончилось. В смысле, все вокруг утверждают, что я уже не ребенок. А иногда очень хочется побыть ребенком. Это тоже возможность, которая не повторится. — Ее голос дрожал, как будто она вот-вот заплачет. Она запустила руку в задний карман джинсов и достала миниатюрную бутылочку водки. И даже не попыталась спрятать ее от меня — просто открыла крышку и вылила половину ее содержимого в свой стакан с апельсиновым соком. Потом выпила залпом почти полстакана, наклонилась поближе ко мне и сказала: — Я не буду участвовать в «Энни». И никуда не поеду. Чего бы это ни стоило.

— Я тебе помогу. Мы что-нибудь придумаем. Скажем маме, что ты передумала или типа того.

Грета допила сок и рассмеялась:

— Ага. Так и скажем. Так ты придешь? Вечером?

— Конечно, приду. У меня есть билет.

— Не на спектакль. На вечеринку, которая после спектакля. Для всех участников.

Я растерялась. Все, что сейчас говорила мне Грета — вкупе с водкой и тем будничным тоном, каким она пригласила меня на закрытую вечеринку для участников постановки, — потрясло меня до глубины души. Я уставилась на нее во все глаза.

— Ты что, шутишь?

— Нет, не шучу. Я тебя приглашаю.

— Ты шпионила за мной в лесу. Ты залезла в мой шкаф. Испортила мои вещи… незаменимые вещи. А теперь как ни в чем не бывало зовешь меня на вечеринку? То есть я тебе действительно сочувствую… насчет «быть самой лучшей» и все такое, но…

— Но Бен… может быть…

— Бен ушел с Тиной Ярвуд. Ты сама мне сказала. Помнишь?

— А, да. — Она вдруг вся сникла.

— Я не участвую в спектакле, и я не технический персонал. И потом… — Я резко умолкла на середине фразы. Почему я должна что-то объяснять?

Пару секунд Грета молчала. Потом медленно положила вилку на стол.

— Ты по-прежнему с ним встречаешься? — спросила она.

— С кем?

— Сама знаешь с кем.

— А почему я должна тебе что-то рассказывать? Ты тут сидишь… сидишь тут, как будто мы лучшие подруги или кто там еще. Зовешь меня на вечеринки, вечно лезешь в мои дела. Все, с меня хватит. С меня. Уже. Хватит. — Я развернула стул, чтобы сидеть, не глядя на Грету. Наверху папа пел во весь голос «Моложе весны».

— Два слова, Джун. Только два слова. Райан. Уайт. Хорошо?

— Как скажешь, Грета.

— Просто подумай над этим.

Я опять повернулась к ней.

— И что Райан Уайт?

О Брайане Уайте я знала только, что это подросток откуда-то со Среднего Запада, которого заразили СПИДом через переливание крови.

— Кто-то выстрелил в его дом — прямо в окно. Он подрабатывал разносчиком газет, и люди отказывались от подписки, потому что не хотели, чтобы он доставлял им газеты. Бумага, Джун. Они думали, что СПИД передается через бумагу.

— И что? Я не боюсь. У Тоби никого нет, он одинок. Понимаешь? А мне, в отличие от некоторых… мне это небезразлично. Так что отстань от меня. Если ты так люто меня ненавидишь, если ты так ненавидишь Тоби, что же ты не воспользовалась возможностью устроить нам крупные неприятности? — Я почти кричала на Грету, и в то же время мне было ее жалко. Я смотрела на нее, и больше не видела в ней старшую сестру. Разве такими должны быть старшие сестры? Пьющими водку за завтраком?

Грета ничего не сказала. Допила остаток сока, поставила пустой стакан на тарелку и начала подниматься из-за стола. Но вдруг замерла на секунду и опустилась обратно на стул. Ее глаза подозрительно заблестели. Она потянулась ко мне и взяла мою руку в свои. Провела указательным пальцем по всем моим ногтям, потом постучала по своим ногтям и улыбнулась.

— Мне понравился золотой цвет, — прошептала она.

Сначала я не поняла, но потом до меня дошло, и мне было так странно и даже немного неловко, что она заговорила об этом прямо здесь, за кухонным столом. О том, что мы сделали с портретом. Я улыбнулась ей и прошептала:

— Я рада.

И едва я это произнесла, все сразу же изменилось. Я вдруг почувствовала, что стена между миром секретов и миром реальности начала рушиться. Почувствовала, как те девочки на портрете становятся нами, а мы становимся ими. У меня защипало глаза, и я повторила:

— Я правда рада.

Потом мы просто сидели молча. Кенни продолжал стучать мячом, и мне хотелось выйти на улицу, отобрать мяч и зашвырнуть его подальше.

— Не надо мне было лазить в твой шкаф.

— Зачем ты высыпала все в помойку? Могла бы и просто…

— Я знаю.

Я посмотрела на ее тарелку. Гренки так и остались нетронутыми.

— Тебе надо хоть что-нибудь съесть.

Грета пожала плечами.

— Так ты придешь? После спектакля? На вечеринку. Там и поговорим, ладно? Ты — единственный человек…

Мы посмотрели друг на друга. Все было так, словно Грета не слышала вообще ничего из того, что я ей говорила.

— А почему сейчас нельзя?

Грета покачала головой.

— На том же месте. — Она посмотрела на меня долгим пристальным взглядом, словно проверяя, что я поняла: вечеринка опять будет в лесу. — Обещай, что придешь, Джун.

— Нет.

— Обещай, — повторила она и так сильно стиснула мою руку, что мне стало больно. Она вцепилась в меня так крепко, словно только моя рука могла удержать ее от падения. — Обещаешь?

И отпустила меня только тогда, когда я кивнула и прошептала:

— Хорошо. Обещаю.

Грета поднялась из-за стола и направилась к двери. Там она остановилась и сказала, не глядя на меня:

— Тоби такой одинокий, да, Джун? У него нет никого в целом свете? А у меня, думаешь, есть?

И ушла, а я не успела ничего ответить.