— Хорошо. Давайте обсудим условия. — Он указал на стул. — Можно присесть?

— Да, разумеется, — сказала мама.

Мы тоже сели и стали слушать.

Он снова сказал нам, какой это стыд и позор, что картине «был нанесен такой ущерб». Он употреблял самые разные слова, в том числе «вандализм» и «кощунство», и вся наша удаль, и весь наш боевой задор очень скоро сошли на нет. Когда дядька из музея решил, что мы осознали всю степень своего ничтожества, он объявил, что знает хорошего реставратора, который сумеет очистить картину от скверны.

— Работа будет стоить недешево, — сказал он, — но реставрация категорически необходима. И скажите спасибо, что тут еще можно что-то исправить.

Мы только молча кивнули. Он говорил еще долго, и в конце концов мы разрешили ему забрать картину в музей. Он сказал, что вернет ее через месяц.

Как только он вышел за дверь, все чувства, которые мы подавляли в себе, вмиг прорвались наружу, и мы все втроем громко расхохотались. Но на стене над камином осталась большое пустое пространство, и это было совсем не смешно.

И вот теперь музейный дядька вернулся с портретом.

— Хорошо, я ни слова ему не скажу. Обещаю, — сказала я маме.

Дядька выглядел точно так же, как в первый раз. Мне представился целый шкаф, полный накрахмаленных белых рубашек. После обмена любезностями и кофе, о котором мама на этот раз не забыла, сотрудник музея положил портрет на кухонный стол. Портрет был завернут в несколько слоев пупырчатой пленки, и я подумала, что этого дядьку наверняка хватил бы удар, если бы он увидел, как хранятся картины Финна в подвале. Без всякой защитной обертки, сваленные друг на друга. Подумав об этом, я улыбнулась. Потому что музейный дядька никогда этого не увидит. И никто не увидит. Никто никогда не узнает.

В этот раз папа тоже был дома, и мы все вчетвером наблюдали, как музейщик отодрал скотч и принялся разворачивать пленку.

— Думаю, вы согласитесь, что реставратор проделал очень качественную работу, — сказал он.

И тут нельзя было не согласиться. Все, что мы сделали с картиной — пуговицы, череп, губы, позолоченные волосы и ногти, — исчезло, словно по волшебству. Портрет снова стал точно таким же, каким его отдал нам Финн.

Вернее, почти таким же. Я заметила, что две детали, которые добавила мама — ожерелье и перстень, — остались на месте. Вот как классно она рисует. Так классно, что даже маститый искусствовед не смог отличить ее руку от руки Финна. И теперь она навсегда станет частью портрета. Я внимательно наблюдала за мамой, но ее лицо оставалось абсолютно бесстрастным. Я хотела поймать ее взгляд — чтобы она поняла, что мне все известно, — но решила, что лучше не стоит. Каждому нужно верить, что у него есть свои тайны.

Родители кивали с довольным видом. Грета, похоже, тоже осталась довольна. И только мне было грустно, что все наши вклады в портрет сгинули без следа. Но я не сказала об этом. Меня бы точно не поняли. К тому же я обещала маме, что не буду устраивать сцен.

Родители снова и снова благодарили музейщика, и хотя он кивал головой, все равно было видно, что его убивает сама мысль, что придется оставить портрет у таких недалеких людей, как мы. Но ничего другого ему не оставалось.

Портрет снова повесили над камином. На прежнее место. Поначалу мы все останавливались перед ним всякий раз, когда проходили мимо, но со временем он перестал привлекать к себе взгляд и слился с фоном нашего дома. С фоном наших жизней.

Но вот что важно: даже после реставрации, стершей все, что было вложено в этот портрет, я все равно знаю, в чем смысл. Я — единственная, кто знает о волке. И я — единственная, кто знает, что если свет упадет на картину под определенным углом в определенное время дня, прямо перед закатом, когда солнечный свет приобретает густой оранжевый оттенок, и если ты точно знаешь, куда смотреть, ты увидишь пять черных пуговиц. Не таких, какими они были раньше — неуклюжими пятнами густой краски. Они будут как тени. Как пять крошечных лунных затмений у меня в сердце.

Мне греет душу, что в большинстве случаев реальные факты идеально укладывались в мою историю. А там, где они не подходили никак, я позволяла себе подогнать их — как можно более мягко и деликатно, — чтобы они пришлись впору.

Мне невероятно повезло в том, что с самого начала у меня были читатели, в идеальных пропорциях сочетавшие искренность и доброжелательность. Огромное спасибо этим читателям за поддержку и мудрые слова. Спасибо вам, Сара Кроу, Сондра Фридмен, Джулия Уэррел, Джери Хорсмен, Клайв Митчелл и Клэр Блейк.

Спасибо Молли Глик — за то, что вывела «Волков» в большой мир, устроив все как нельзя лучше. Также я хочу выразить благодарность всем остальным сотрудникам «Foundry», особенно Кэти Хэмблин и Стефани Абе, а также Каспиану Деннису из «Abner Stein».

Большое спасибо моему редактору Джен Смит. Спасибо за вдумчивое, проницательное и неизменно доброжелательное отношение к моему произведению. Спасибо и всем остальным замечательным людям, работающим в «Dial Press», — Сьюзан Камил, Ханне Элнан, Катлин Мерфи Лорд и всем-всем-всем, кто работал или будет работать с этой книгой.

Спасибо Дженни Джерас из «Pan Macmillan». Мне повезло, что с моей книгой работали два превосходных редактора! Спасибо Джереми Треватану, Эллен Вуд, Мишел Кирк, Хлое Хейли и всем сотрудникам «Macmillan» за вдохновение и поддержку. Спасибо всем членам «Товарищества начинающих писателей», и особенно Кейт Паллингер и Кандиду Кларку, которые выдвинули меня на премию «Новые литературные имена». Спасибо Джудит Мэрри, чей своевременный отзыв помог мне правильно организовать работу над книгой.

Спасибо Художественному совету Англии, от которого я получила грант на написание большого романа. Благодаря этому гранту и родился первый, черновой вариант «Волков».

Огромное спасибо моим родным и друзьям, которые всегда были рядом, несмотря на разделявшие нас расстояния. Спасибо вам, мама и папа, Венди и Джош, Синди, Ширли, Кристина, Линн, Дилис, Майк, Стивен и Айрин.

Также хочу отдать дань уважения памяти Геда Стюарта.

И самое главное, я хочу обратиться к Крису. Ты ни капельки не сомневался, что у меня все получится. Спасибо тебе за поддержку и веру в меня. Без тебя мне бы не справиться!