— Так оно и было, мадам. Ее тело нашли в пруду.

— Боже мой! Полагаю, недалеко от дома?

— Не могу сказать, мадам. Наверно, недалеко. Она не очень-то любила ходить. Но я тех мест совсем не знаю. Я даже не пошла на похороны, сомневалась, что сумею вернуться засветло. Она жила совсем одна, меня никто туда не приглашал, а я не из тех, кто будет навязываться. Да и некому было меня приглашать.

— Мисс Тесса пришла на похороны?

— Опять же, не знаю, мадам. После смерти мистера Тома я ни одной весточки от нее не получала. В последнем письме она сообщила, что переезжает. Я его сохранила. Если захотите посмотреть, я его отыщу. Уж очень мне по душе, что нашелся кто-то, кому это интересно.

Последняя фраза весьма порадовала миссис Брэдли, которая все еще опасалась, что ее неумеренное любопытство не понравится Элизе. Она немедленно уверила служанку, что будет рада на него посмотреть, а получив его, сразу заметила, что почерк там, небрежный и неразборчивый, совсем не такой, как в дневнике, что явно указывало на неуравновешенность писавшей. У той, что покончила с собой, он был совсем другим, — четким и аккуратным.

— Сестры обладали явно разным темпераментом, — заметила миссис Брэдли.

— Да, нрав у них был разный. Мисс Тесса по любому поводу злилась и выходила из себя. А вот мисс Беллу я никогда такой не видела. Она могла быть резкой и грубоватой, но никогда не выходила из себя, как мисс Тесса. Но я за это мисс Тессу и любила. Мне нравится, когда рубят сплеча, хоть после и приходится извиняться. Но не все таких любят, ведь с мисс Беллой получалось легче ладить.

Вечером миссис Брэдли снова просмотрела дневник. Мечты о благополучии и жалость к самой себе казались бесхитростными и простодушными, однако некоторые пассажи в свете рассказанного Элизой заставили миссис Брэдли слегка нахмуриться.

Как могла Белла так ошибаться в старой служанке, чтобы написать, что Элиза посчитала падение своей хозяйки «божьим наказанием» за упрямство. После беседы с Элизой у миссис Брэдли не создалось впечатления, что та могла так сказать о своей хозяйке, тем более мисс Белле, которую, как оказалось, она недолюбливала.

Запись от 28 января тоже вызывала сомнения. Вряд ли доктор стал бы говорить о «конце», когда тетя Флора уже начала поправляться. И миссис Брэдли решила, что вся эта запись о приезде Тома с Мьюриэл после ночи, проведенной в дороге, тоже чистая выдумка.

Запись о лобстере и восторгах Элизы по поводу угощения тоже казалась нелепой. Правда, здесь автор дневника явно выдает желаемое за действительное, так что этот пассаж можно не принимать в расчет. А вот запись о тертой моркови весьма интересна. Во-первых, там есть несовпадение по времени. По словам автора дневника, тема моркови возникла только после семи вечера, и тетя Флора сама о ней попросила. Но слова Элизы говорят совсем о другом. Тетя Флора уже ела морковь в тот день, хотя и не тертую, и старушка вряд ли могла вновь ее захотеть. Неуклюжая фраза о кузене тоже вызывала вопросы. «Том сказал, что это признак выздоровления и больную надо уважить. Мы пошли на кухню, и, поскольку Элиза отправилась в церковь…»

Это было совсем уж странно, поскольку Элиза, по ее собственным словам, не ходила в церковь и вряд ли отправилась бы на вечернюю службу в отдаленный район.

Так же подозрительно выглядит осторожное предположение относительно того, как подавилась старая дама, оставленная наедине с блюдцем моркови и ложкой. «Но поглощение еды, вероятно, оказалось для старушки непосильным». Эта фраза столь объективна и беспристрастна, словно она произносится в суде. Демонстративная отстраненность автора дневника от печального происшествия призвана подчеркнуть, что бедная тетя Флора умерла в одиночестве. Но если это всего лишь личный дневник, не предназначенный для широкого круга читателей, зачем автор столь упорно и нарочито открещивается от любых подробностей, связанных с кончиной тети Флоры?

И еще эти сведения о сестре. По словам Элизы, Тесса вышла замуж за двоеженца, и у нее не было детей. А Белла в дневнике утверждает, что у сестры родился внебрачный ребенок, а замуж она так и не вышла. Есть также расхождения между дневником и тем, что говорил директор приюта.

Но самое странное впечатление производит запись о грязной голове и седых волосах тетушки Флоры. Перечитав эту запись несколько раз, миссис Брэдли попыталась как-то связать ее со словами Элизы, что ее хозяйка покрасила волосы в рыжий цвет и сохраняла эту боевую раскраску до самого своего конца.

Были и другие ошибки, и самая примечательная касалась времени службы Элизы. Двадцать лет, упомянутые самой служанкой, и период между шестнадцатью и семьюдесятью годами существенно отличались друг от друга.

Еще одна неточность касалась дома тетушки. По словам автора дневника, он был передан в руки риелторов для последующей продажи. Но ведь дом завещали Элизе, и, похоже, автор не знал этого. Однако Белла, как главная наследница, не могла об этом не знать.

Еще одно небольшое, но важное разночтение касалось напильников. Согласно дневнику, напильники, которыми пользовались сбежавшие Пигги и Алек, так и не были найдены. А по словам директора, их нашли. Иначе как бы их могли сравнить с теми, которые имелись в приютских мастерских? И Белла наверняка знала, что они никуда не делись.

Еще одна неправдоподобная запись касалась инспектора полиции, расследовавшего первое падение кузена Тома из окна. Непонятно, почему он вдруг вспомнил тетю Флору и тертую морковь. Никаких поводов делать прозрачные намеки у него не имелось: свидетельство о смерти было в порядке, и официальная версия смерти от естественных причин никем не оспаривалась, если не считать заметки в «Дейли Пеннон».

(Миссис Брэдли так заинтересовалась этим моментом, что не поленилась съездить в Лондон, чтобы посмотреть подшивку этой газеты. Она тщательно пересмотрела все номера, но, к ее удивлению, в том году, когда умерла тетушка Флора, там не оказалось ни одного сообщения об этой смерти.)

В дневнике также обнаружилась неточность касательно деятельности Алека перед тем, как он попал в исправительный приют. Кто-то из них двоих ошибался — либо директор, либо автор дневника. Скорее всего, не директор, поскольку в архиве приюта имелись подробные дела на всех мальчишек. Конечно, Белла Фоксли могла не владеть всей информацией… но, учитывая все другие ошибки автора дневника, которые бывшая экономка приюта просто не могла совершить и никогда не совершила бы, все это показалось миссис Брэдли в высшей степени любопытным и даже подозрительным.

Она заперла все двери и окна и тщательно задвинула засовы, чего раньше в этой патриархальной деревушке никогда не делала, после чего отправилась спать.

Приятель Фердинанда, вытянув ноги, улыбнулся хозяйке дома.