Стэгг пытался поговорить с Мэри Кейси, чтобы оказать ей моральную поддержку. Она очень устала, а когда начинала отставать, получала пинки и проклятия. Особенно усердствовал Абнер – похоже, он ее возненавидел.

К вечеру третьего дня они перешли вброд реку Делавэр. После ночевки они поднялись раным-рано и пошли дальше. К восьми часам утра воины триумфально вступили в пограничный городок Хай-Квин.

Население городка насчитывало порядка пяти тысяч человек, обитавших в квадратных каменных домах, обнесенных заборами высотой в двадцать пять футов из камня и цемента. Со стороны улицы у домов окон не было, а двери были глубоко погружены в стену. Все окна выходили внутрь, во двор.

Палисадников со стороны улицы тоже не было, но между домами располагались зеленые пустыри, на которых паслись козы, копошились куры и играли голые грязные дети.

Приветствовавшая отряд толпа состояла в основном из мужчин; несколько подошедших в начале женщин вскоре удалились, послушные приказаниям мужей. Все женщины закрывали лица чадрой, а платья скрывали тело от плеч до земли. В стране пант-эльфов женщины явно считались низшими существами, несмотря на то, что единственным в городе идолом была гранитная статуя Великой Белой Матери.

Позже Стэгг узнал, что пант-эльфы почитали Колумбию, но дисийцы считали их еретиками. В теологии пант-эльфов каждая женщина являлась живым воплощением Колумбии и в силу этого – священным сосудом материнства. Но мужчины страны пант-эльфов ведали и то, что плоть слаба. И потому принимали все меры, чтобы у их женщин не было соблазна осквернить свою чистоту.

На них возлагались все возможные обязанности служанок и матерей, – и ничего кроме этого. А потому их следовало скрывать от чужих взглядов, а также от любого соблазна. Мужчины вступали с женами в половые сношения лишь для рождения детей, а во все другие типы отношений, социальные и семейные, – как можно меньше. Они были полигамными – в силу той теории, что полигамия есть лучшее средство для увеличения населения малочисленной народности.

Отделенные от мужчин и приговоренные к обществу друг друга, женщины часто становились лесбиянками. Мужчины даже их к тому поощряли, но они вынужденно ложились с мужчинами в постель, по крайней мере трижды в неделю, во исполнение священного брачного долга, как бы ни было это противно обоим. Итог – почти постоянная беременность.

Мужчин устраивало такое состояние. Как утверждала их ересь, беременная женщина ритуально нечиста. К ней не должно прикасаться никому, кроме других женщин или жрецов.

Пленников заперли в большом каменном здании. Женщины приносили им еду, но сначала Стэгга заставили надеть килт, чтобы его вид не шокировал женщин. Воины и горожане отпраздновали победу, как следует напившись.

Около девяти вечера они ворвались в камеру и вытащили Стэгга, Мэри Кейси и жриц на городскую площадь. Там стояла статуя Колумбии, а вокруг нее были разложены кучи дров. Из каждой кучи торчал вбитый в землю столб.

К каждому столбу привязали жрицу.

Стэгга и Мэри к столбам не привязывали, но заставили стоять и смотреть.

– Этих злых ведьм необходимо очистить огнем, – пояснил Раф. – Вот для чего мы привели сюда этих молодых женщин. Из милосердия. Понимаешь ли, те, что пали под ударом меча, погибли навеки, и их души обречены на вечные странствия. Но эти будут очищены огнем и отправятся в страну счастливых душ.

– Плохо то, – добавил он, – что в Хай-Квине нет священных медведей, потому что заблудших можно было бы скормить им. Чтобы ты знал, медведи – средство спасения не хуже огня.

А с тобой здесь ничего не случится. Тратить тебя на такой заштатный городишко… не слишком ли жирно? Отведем тебя в Фили, и там тобой займется правительство.

– Фили? Филадельфия – «город братской любви»? – Стэгг попытался пошутить – в последний раз за этот вечер.

Поднесли огонь, и начался ритуал очищения.

Минуту Стэгг смотрел, потом закрыл глаза. К счастью, ему не пришлось слышать воплей женщин, поскольку у них были заткнуты рты. У сжигаемых жриц была нехорошая привычка выкрикивать проклятия в адрес пант-эльфов, кляпы же этому препятствовали.

Но от вони горящей плоти было не закрыться. Стэгга и Мэри стошнило, и это вызвало новый приступ веселья у их тюремщиков.

Наконец огни погасли, и двоих пленников отвели обратно в камеру. Там стражники крепко держали Мэри, пока ее раздели, надели железный пояс целомудрия и натянули поверх него килт.

Стэгг запротестовал, что вызвало у тюремщиков удивление.

– Как? – спросил Раф. – Оставить ее открытой соблазну? Дать осквернить чистый сосуд Колумбии? Ты с ума сошел? Ее оставят вдвоем с тобой, а ты – Двурогий Царь, и каждому ясно, что может случиться. Принимая во внимание твою силу, эта ночь может стать ее последней ночью. Нет бы, поблагодарить нас за такую предусмотрительность!

– Возможно, так и произошло бы, если бы вы меня еще разок покормили, – ответил Стэгг. – Сейчас я ни на что не годен. Слаб от голода.

В некотором смысле Стэгг не хотел есть. Голодная диета уменьшала действие пантов. Он по-прежнему страдал от неуемного возбуждения, которое было очевидным и служило источником многочисленных удивленных и восхищенных замечаний тюремщиков, но это было вполне терпимо по сравнению с тем сводящим с ума сатириазом, который одолевал его в Дисии.

Сейчас он боялся, что, если его все же покормят, он набросится на Мэри Кейси, и пояс целомудрия не защитит бедняжку. Но опасался он и того, что если останется голодным, то не доживет до утра.

«Может быть, – подумал он, – я мог бы съесть хоть сколько-нибудь, чтобы поддержать тело и панты, но не столько, чтобы порыв стал непреодолимым».

– Если ты так уверен, что я нападу на девушку, почему тебе не поместить меня в другую комнату? – спросил он.

Раф делано изумился, явно переигрывая, и Стэгг понял, что он старательно подводил его к такому предложению.

– Ну конечно! До чего же я устал, до чего же поглупел! Мы запрем тебя в другой комнате.

Другая комната находилась в том же здании, на другом конце внутреннего двора. Из окна своей комнаты Стэгг видел окно комнаты Мэри. Света у нее там не было, но луна освещала двор и играла бликами на ее милом лице, прижатом к железным прутьям.

Стэгг подождал минут двадцать, потом услышал ожидаемый звук: в замке железной двери поворачивался ключ.

Визжа несмазанными петлями, распахнулась дверь. Вошел Абнер с большим подносом. Поставив поднос на стол, он сказал охраннику, что позовет его, когда будет нужно. Охранник открыл было рот, но, встретив свирепый взгляд Абнера, передумал. Он был местный и к воинам, пришедшим из самой Филадельфии, испытывал почтение.

– Смотри, Рогатик, – сказал Абнер. – Не правда ли, здесь полно вкусняшек? Ты будешь мне благодарен?

– Буду, конечно, – ответил Стэгг. Сейчас, за еду, он был готов почти на все. – Тут больше чем достаточно. А если мне захочется еще, ты сможешь принести?