Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Давай вылезать. Попробуем заглянуть внутрь, – предложила я.
Мы так и сделали, приблизились вплотную к щитам и попробовали. Но не тут-то было. Щиты явно устанавливали австрийские рабочие, а не наши отечественные строители, и никаких щелей между ними не наблюдалось.
– Пошли кругом, – сказала я. – Может, найдется проход? Должен же быть вход.
Мы повернулись направо, как раз в ту сторону, где стоял предыдущий дом, и я увидела, как в одном из окон мелькнуло женское лицо. Сказала об этом Вове и предложила прогуляться к соседке, чтобы хоть что-то у нее узнать.
– Ты понимаешь, что это не наша любопытная баба, а австриячка, почти немка?! – разозлился он. – Тут не принято без приглашений заглядывать к незнакомым людям. Не в русской деревне находишься, где тебе сразу хлеб-соль на стол выставят и стакан нальют. И про всех соседей выложат подноготную.
– Но, по крайней мере, хоть что-то она ответит, – возразила я. – Причем очень вежливо.
– Иди сама, если хочешь, а я тут посмотрю, – махнул рукой Вова.
Но я успела сделать всего два шага: в конце улицы показалась полицейская машина с мигалкой. И направлялась она явно в нашу сторону… «Хоть без сирены», – пронеслась мысль.
– Не твоя ли вежливая австриячка полицию вызвала? – ехидно пробурчал Вова за моей спиной. – И что ты намерена им говорить?
– Я буду не говорить, а задавать вопросы, – прошипела я.
Рядом с нами остановилась машина, из нее выпрыгнули двое внушительного вида мужчин, с каменными выражениями лиц представились и поинтересовались, кто мы такие и что делаем в этом месте.
Мне очень хотелось спросить, на каком основании нам задают эти вопросы, но я решила не нарываться и не качать права, с обворожительной улыбкой протянула свой паспорт, Вова молча последовал моему примеру.
Но господа упорно желали знать, что мы делаем на данном месте. Я заявила, что приехала в гости к своему бывшему мужу, оставившему мне именно этот адрес и приглашавшему к себе. Но мы не понимаем, почему дом огорожен щитами.
– Ваш муж снимал этот дом? – один из полицейских кивнул в сторону щитов.
– Может, и купил. Я точно не знаю. Но он здесь жил.
– Когда вы последний раз говорили с вашим мужем?
Я ответила и посчитала, что теперь уже сама могу задавать вопросы, поинтересовавшись, что здесь случилось.
– Вы видите, что территория огорожена щитами?
А то нет, хотелось ответить мне. Меня что, принимают за идиотку?
– Дом взорвался, – сказали мне. – Поэтому территория временно огорожена.
– А Леня?! – вырвалось у меня, и я с трудом сдержалась, чтобы не схватить полицейского за грудки. – Что с Леней?!
– Ваш муж находится в клинике.
Я издала вздох облегчения, но полицейский еще не закончил и, с жалостью посмотрев на меня, произнес:
– Он пока не приходил в сознание. И мы даже не знали, кто он. В доме все сгорело. Не осталось никаких документов. Ничего. Ваш муж каким-то образом сумел выпрыгнуть в окно, но не смог далеко откатиться… Когда вы здесь появились, нас вызвали соседи, – он кивнул в сторону дома, где в окне мелькало женское лицо. – А теперь мы попросим вас проехать вместе с нами в клинику, чтобы вы точно опознали своего мужа.
Вова подхватил меня под локоток, а я спросила у полицейского, будет ли Леня жить…
– Поговорите с лечащим врачом, – ответил он. – Я могу только сказать, что он пока не приходил в сознание. Давайте проедем в клинику, вы скажете, он это или не он, а потом мы зададим вам еще несколько вопросов.
Я кивнула и села на переднее место в арендованной нами машине, чтобы следовать за полицейскими, указывавшими нам дорогу.
Мы поехали в соседний городок.
* * *
Первым отличием австрийского госпиталя от отечественной больницы была форма персонала: все ходили в голубом в противоположность нашим традиционно белым халатам, каковых я ни на ком не заметила. Персонал был исключительно вежлив, но холоден, опять же, в отличие от наших медицинских учреждений, где тебя или облают, или уж искренне посочувствуют. Все старались продемонстрировать высшую степень профессионализма, и я не исключаю, что они все прекрасно знали свое дело, иначе тут не работали бы.
Дама лет сорока проводила нас в холл, куда к нам вышел врач, представившийся доктором Хубертом Родхаммером. Он поздоровался с полицейскими, которых явно знал лично, сказал, что состояние больного не улучшилось и они не могут его допросить.
– Но он хоть что-то говорил? – спросила я. – Хотя бы в бреду?
– Он говорит на языке, который не знает никто из нашего персонала, – ответил мне доктор Родхаммер. – Нам кажется, что он кого-то зовет… Произносит что-то типа Катьа? Катия?
– Катя? – подсказали мы одновременно с Вовой.
Доктор кивнул, полицейские вопросительно посмотрели на меня. Я пояснила, что это мое имя.
– Пройдемте, – позвал меня доктор Родхаммер.
Вове велели остаться в холле вместе с одним из полицейских, с которым они объяснялись по-английски, поскольку Вова не знал немецкого, а мы с доктором и вторым полицейским пошли на второй этаж.
Я с трудом узнала Леонида.
Как несколько позже объяснил мне доктор Родхаммер, мы находились в ожоговом центре. Леонид лежал не на обычной кровати, а в некоем подобии ванны, в которой легко пульсировал специальный песок, используемый для лечения ожоговых больных. Человек, практически вся поверхность кожи которого обгорела, испытывает постоянную боль, и подобная песчаная кровать (или ванна?) приносит облегчение, по крайней мере, в ней не орут беспрерывно.
Я чуть не потеряла сознание.
Пришла в себя я только в кабинете доктора Родхаммера после того, как мне дали выпить стакан какой-то жидкости весьма специфического вкуса. Но, как мы добрались до кабинета, я, откровенно говоря, не помню.
Полицейский сидел в кресле в углу, доктор Родхаммер в своем кресле за столом.
– Вы поможете нам с некоторыми формальностями, госпожа Кудрявцева? – спросил доктор Родхаммер.
«Тут человек умирает, а вы со своими формальностями!» – хотелось крикнуть мне, но я сдержалась, понимая, что доктор и полицейский выполняют свою работу. А я должна им помочь.
– У него есть шансы? – вместо ответа спросила я. – Хоть какие-то? Только, пожалуйста, скажите честно. Я уже пришла в себя. Я не упаду в обморок. Но я должна знать. Если его возможно спасти, я найду любые деньги…
Доктор Родхаммер вздохнул, посмотрел в окно, потом на меня.
– Откровенно говоря, я удивлен, что он все еще жив, – сказал врач. – Когда обгорает такой процент кожи… Вы, русские, очень выносливые люди… Я не думаю, что он доживет до завтра. Простите.