- Молодец этот Родни Долакр, - улыбаюсь я, - занятно рассказывает.

- Самодовольный ублюдок, - презрительно бросает Леннокс.

Только захожу домой, как звонит Ширли. Трубку не беру, пусть разговаривает с автоответчиком.

- Брууууссс... мне надо поговорить с тобой, Брууууссс... Это очень важно. Позвони мне, Бруууссс... пожалуйста...

Измененный машиной, се голос звучит особенно уныло.

Ставлю одну из кассет Гектора, ту, где есть несколько хороших крупных планов. Не перестаю удивляться, как этим парням удастся ловко драть сучек в жопу. Наверняка ребята переводят кучу крема. А у шлюх задницы, должно быть, растягиваются, как пизды у мамаш после десятых родов.

Ширли. Только не принимай меня за того, кому ты нужна, дорогуша.

Иду в туалет. Я уже принял немного слабительного, однако червей не видать. Пытаюсь отрубиться, но чувствую себя хреново и в конце концов засыпаю с включенным светом. Эти мудаки с их экономией на сверхурочных сведут меня в могилу.

(Ребенком ты всегда ощущал присутствие матери, но отец был для тебя только тенью. От него не исходило ни тепла, ни нежности. Когда ты пытался приласкаться, он всегда гнал тебя. Иногда ты замечал, что он смотрит на тебя, наблюдает, как ты играешь на полу. Он смотрел даже не на тебя, а в тебя, сквозь тебя. Ты поворачивался и улыбался ему, потому что был хорошим ребенком и хотел сделать отцу приятное; хотел, чтобы он любил тебя. Но отец только моргал и отворачивался. Потом ты перестал ласкаться к нему. Его взгляда было достаточно. Позже он стал мучить тебя. Заставлял есть уголь, есть грязь. Ты ничего не понимал. Что такого ты сделал? Чем заслужил такое? Почему он это делает? Мать приходила, когда ты плакал по ночам. Ты мой хороший, ты мой мальчик, говорила она. Но в любви ощущалась жалость. С самого начала ты знал - с тобой что-то не так. Потом появился малыш. Братик. Он почти не интересовал тебя, но все остальные любили этого малыша, твоего брата Стивена. Отец, дяди и тети, все они любили ребенка. Ты думал, что если полюбишь его, то они поймут, какой ты хороший, и тоже станут любить тебя. Может быть. Однажды ты заглянул в кроватку и дотронулся до его маленькой ручонки. Отец грубо отшвырнул тебя. Он едва не выдернул тебе руку. Не подходи к нему! Не притрагивайся к нему даже пальцем! закричал он. Ты не заплакал, ты только наклонил голову. Мать увела тебя. В ее глазах была жалость, и ты стал ненавидеть ее жалость почти так же сильно, как грубость отца. нет, нет, не делай, не делай это, держись, держись, боль, боль)

Решаю, что работы сегодня все равно уже не будет, поэтому заполняю бланк ОТА 1-7 и смотрю видео, пока глаза не закрываются сами собой. Проснувшись, обнаруживаю, что уже наступил вечер. Время возвращаться к жизни. Вздремнулось неплохо.

Порошка почти не осталось, а хочется. Лечу к Ленноксу. Стучу в дверь. Тяжело, решительно. Как стучит полиция. Но только один раз. Из-за двери доносятся характерные звуки: обитатели разбегаются, как потревоженные крысы. Ясно, Леннокс делает то, что делать ему не положено. Дверь открывается. У Леннокса гостья. Она как раз собирается уходить.

- Э-э, Брюс, - говорит Леннокс. - Это Труди.

- Рад познакомиться с вами, моя дорогая. - Я беру ее руку, подношу к губам, демонстративно целую. - Рад познакомиться, Труди. Рэй не рассказывал мне о вас. Такое упущение с его стороны. - Улыбаюсь и поворачиваюсь к Ленноксу, который выглядит малость бледноватым. - Теперь понятно, почему ты скрывал такое сокровище от старого старателя Брюса Робертсона.

Она улыбается и исчезает. К Рэю тут же возвращается обычное самообладание.

- Лакомый кусочек, мистер Леннокс, - одобрительно говорю я.

- Милая девушка, - с фальшивой напыщенностью отвечает Рэй.

Он уже достал свои припасы и готовит нам по дозе. Что ни говори, но в одном парень хорош: в наркоте толк знает. На хуй работу...

Закрываю ноздрю и втягиваю кокс.

- Я верю в закон, и я верю в порядок. Хорошо пошло... с чем работаешь, то и имеешь... М-м-м-м... классный порошок... Так о чем это я? Да, мы знаем, что есть гребаные, никуда не годные законы, так что нам самим исполнять их нет смысла, хотя наша работа в том, чтобы заставлять других подчиняться им. Проблема в том, что большинство людей слабы, и если не будет никаких законов, даже дерьмовых, не будет и никакого порядка. Правила одинаковые.

- Согласен, - кивает Рэй и наклоняется к зеркалу вытереть носяру. - Уф! Да, я иногда думаю, что наилучшим решением было бы разрешить нам отстреливать всех, кого мы посчитаем нужным. И в большинстве случаев мы были бы правы, потому что за нами опыт и профессионализм. Тогда все эти ублюдки не шлялись бы по городу с таким видом, будто им все нипочем. Представь, столько мерзких рож, и каждая смотрит на тебя так, словно просит прощения...

- ...ниггеры в Лондоне, або в Сиднее... все улыбаются, все заискивают, все твердят «Да, босс», как в старые времена на тех долбаных плантациях...

- ...девки отсасывают у тебя прямо на улице, радуясь, что получают хуй в рот, а не пулю в башку...

- ...но самое лучшее - укладывать этих недоумков, - улыбаюсь я и, приставляя палец к виску, «стреляю» себе в голову. - Бац, и нет ваших!

- Хороший кокс, а, Брюс?

- Слишком хороший для всякой швали. Слишком хороший, Рэй. И я говорю это на полном серьезе, мой милый, милый друг.

Рэй Леннокс. Крепкий парень и чертовски хороший полицейский. Что бы там кто ни говорил.

Приняв еще по одной, совершаем набег на ближайшие бары, после чего возвращаемся к Рэю со жратвой и свежим порошком. Всю ночь слушаю дерьмо, которое предлагает мне этот недоумок. Пытается доказать, что «Верв», или как там они называются, лучше, чем «Ю-2» и «Симпли Рэд»! Ну и кретин! В конце концов мне это надоедает, и я ухожу и отправляюсь в центр. Платить за такси? Ну уж хуй. Автобусов не видно. Холодает. Иду на остановку Сент-Эндрю-сквер посмотреть, нет ли там хоть какого автобуса в сторону Колинтона.

Удача, похоже, еще со мной на остановке толкутся двое. Краем глаза засекаю какого-то приткнувшегося к стене хмыря. В глазах недоделка страх; кажется, до него только сейчас дошло, что сколько бы ты ни выпил, этого всегда будет мало, чтобы отключиться от страшной реальности жалкой и постылой жизни.

Э, да я же его знаю.

- Эй, ты же Алан, да? А это что такое? - Я показываю на золотистую баночку «карлсберг спешл». - Из фиолетовых уже не пьешь? Обуржуазился, а? Или мы взялись за ум?

Он смотрит, стараясь взять меня в фокус.

- Брюс! Брюс Робертсон! - подсказываю я. - Помнишь? Я поступил в полицию перед самой забастовкой. Как говорится, выбирай сильнейшего. А ты-то сам как? Чем занимаешься? Наверняка политикой. Тебя же всегда тянуло к публичным выступлениям.

Лоутон мычит что-то нечленораздельное. Похоже, узнал.

- Не получается? Утратил навыки, а? Ладно, улетаю, пока. - Я поворачиваюсь и иду через площадку. За спиной слышен злобный рык.