— Чего так рано пришел? — удивился он. — Что-нибудь случилось?

— Да нет, ничего. Но только, кажется, они обо мне все знают!..

— Ты им удостоверение КГБ показывал? — оживился старик.

— Да они и без удостоверения в курсе дела! Шила в мешке не утаишь Ведь в редакции Азии почти все — мои однокурсники! Они все знают!

— Что значит «знают»? — язвительным тоном переспросил кадровик. — У нас в КГБ и слова такого нет: «знают»! У нас говорят четко: «знают в смысле знают» или «знают в смысле догадываются». Вот я, например, точно знаю, кто ты, потому что секретные бумаги из управления кадров разведки о тебе получил. А вот заведующий редакцией, с которым я тебя утром познакомил, уже ничего не знает. Он лишь догадывается, что ты из разведки, потому что я ему намекнул. Ну а рядовые сотрудники и намека не получали. Поэтому ни о чем они не знают! Так что можешь не беспокоиться!.. Главное, чтоб помалкивали. А думают пусть все, что хотят, главное, чтобы не болтали!.. Эх, интеллигенция! — откинулся он в кресле со вздохом. — Умные люди, а не понимают, что должны быть благодарны разведке! Ведь если бы ТАСС не использовался в наших целях, у них самих не было бы так много выездов за границу. Сидели бы все в Москве, писали бы свои сообщения на основе материалов иностранных агентств, а за рубеж изредка выезжало бы только начальство. Эх, вернись сейчас сталинские времена, они бы и пикнуть не посмели! Бывало, едешь в поезде Москва — Владивосток, забудешь форменную фуражку НКВД в вагоне-ресторане, потом зайдешь за ней через две недели — все так же лежит на столике. Ее даже потрогать боятся!..

Из кабинета я вышел успокоенным. Я понял, что и у других разведчиков таинственный ореол развеивался в первый день пребывания под «крышей». Но поверить в это было все-таки трудно, зная, сколь нешуточной была конспирация, соблюдаемая в штаб-квартире разведки.

Например, даже слово «агент», наиболее часто фигурирующее в наших служебных письмах, считалось неудобным произносить вслух, и вместо него говорили «помощник». «Вербовка» тоже рассматривалась как слишком откровенное выражение. На нее только намекали, да и то всего одной буквой «в», непроизвольно понижая голос.

Нельзя было прямо указывать в разговорах с товарищами или на собраниях даже страну, куда едешь в командировку Принято было обходиться иносказанием. США называли «страной главного противника», Англию — «одной из стран НАТО, главным союзником США», а наиболее близкую мне Японию — «одной из империалистических стран Дальнего Востока». Последнее наименование было особенно прозрачным, потому что только эта страна и была единственным империалистом на Дальнем Востоке. Строго говоря, имелась там и еще одна подпевала мирового империализма, Южная Корея, но советских представительств в ней не было, и разведчиков легальных резидентур в Сеул никогда не посылали.

Да что говорить: само слово «разведка» находилось под запретом, и ее уклончиво именовали «службой». Ну а уж самым главным секретом считалось то, что мы принадлежим к КГБ. Это одиозное сокращение из трех букв, известное всему миру, боялись произносить вслух, заменяя безликим «ведомство».

«Выступает начальник службы ведомства!» — восклицал секретарь парткома, и огромный зал взрывался аплодисментами при виде маленькой фигурки, с достоинством двигавшейся к трибуне.

«На кого же рассчитана эта система грозных недомолвок? — удивлялся я. — Неужели только на уборщицу, случайно заглянувшую в зал?»

Этот птичий язык предназначался агентам иностранных разведок, затесавшимся в нашу среду Он был призван ввести их в заблуждение, скрыть от них существо разговора, обрывок которого случайно может достигнуть их ушей. При этом, правда, забывалось, что этими шпионами были не лазутчики из-за границы, свободно владеющие русским языком, а свои же друзья-чекисты, по разным причинам сотрудничающие с врагом. Они разбирались в профессиональных условностях не хуже остальных, и никаких неудобств подобные недомолвки им не создавали.

Столь же невыполнимую цель преследовал и выход разведчика под «крышу», чтобы работать среди чужих Полагали, что он так органично впишется в коллектив сотрудников, что ни они, ни тем более вражеская разведка никогда не поймут, кто он на самом деле Работа по зашифоовке оперативной деятельности считалась настолько важной, что ею занимался целый отдел, так и называвшийся: «группа зашифровки». По замыслу генералов его сотрудники должны были обладать изощренным умом и, как писатели-фантасты, придумывать такие хитроумные легенды-биографии разведчикам, что иностранная контрразведка и подступиться к ним не отважится. Но назначали в эту группу обычных, вполне заурядных кадровиков, отнюдь не отличавшихся блеском ума.

— Справку для ЖЭКа приготовил? — хмуро спрашивали они у чекиста, пришедшего оформляться в загранкомандировку.

— Какую справку? — удивлялся тот, если выезжал за рубеж впервые.

— Да с места работы! — досадливо объясняли кадровики (сами они никогда за границу не ездили). — Или тебе выдать справку из КГБ? Это мы можем! Но сможешь ли ты с нею зашифроваться? Что, если ЦРУ через свою агентуру в Москве станет проверять тебя через ЖЭК?..

— Но что же делать? — сдавался молодой разведчик.

— На, выбирай! — смилостивившись, усмехались кадровики и высыпали на стол груду карточек. Запаянные в пластик, это были образцы фальшивых удостоверений с несуществующих мест работы. Названия были подобраны так, чтобы показаться смут но знакомыми: завод «Металлург», НИИ «Корунд» или Институт проблем управления информацией. Учреждений с очень похожими названиями было в Москве очень много.

Каждый разведчик подбирал себе учреждение в соответствии с первой, гражданской, специальностью. Потом, когда он подаст документы на визу во враждебную нам страну, а та через свою агентуру в Москве будет проверять, не служит ли он в разведке, такая справка с мнимого места работы должна была помочь чекисту выйти сухим из воды. Потому что даже если агент ЦРУ хитрым образом проникнет в ЖЭК и вытребует справку с места работы подозрительного жильца, он увидит нейтральную запись и сразу же успокоится. Конечно, все понимали, насколько глупа и умозрительна эта схема, но помалкивали, желая все же выехать за границу.

А ведь такая справка совсем не была пустячной бумажкой. На каждой из них был указан номер телефона, по которому можно было позвонить и удостовериться в том, действительно ли интересующий американскую разведку человек работает там, по месту выдачи. Телефон с этим номером стоял на Лубянке. В оперативно-техническом управлении КГБ там целыми днями дежурила сотрудница, которая на все звонки должна была отвечать:

— Да, этот человек у нас действительно работает. Но его сейчас нет на месте…

После этого чекистка звонила в управление кадров разведки и сообщала об имевшем место звонке..

— Ну а с военкоматом как у тебя дела? — продолжали допытываться сотрудники группы зашифровки.

— Да никак! — простодушно отвечал иной молодой разведчик. — Какие у меня вообще могут быть с ним дела, если я капитан разведки? Тут и есть мой военкомат!