Все мистически повторялось, как в начале апреля — опять Эрдели взял Сады и вышел на окраину Екатеринодара, опять Казанович протиснулся в ночной город. Опять большевики вели отчаянный заградительный артогонь, выдавили Дроздовского из станицы Пашковская. Сам Деникин был в полосе наступления 1-й дивизии Казановича. В критический момент боя командующий фактически взял на себя его руководство — приказал командиру 1-го Кубанского стрелкового полка подполковнику Ростиславу Туненбергу ударить в тыл опрокинувшим Дроздовского красным, послал во фланг им два эскадрона 1-го конного полка полковника Константина Корсуна, распорядился развернуть артиллерию для продольного огня красных цепей. Не обратил внимание, что, собственно, находится на переднем крае, где не место первому лицу армии.

Думал ли он о том, что насмешница Клио может полностью повторить схему первого штурма кубанской столицы? Опасался ли за свою жизнь?

А ведь надо было бы. Тем более, что на днях он получил письмо от супруги, в котором та сообщала, что 45-летний генерал наконец-таки скоро станет отцом.

Однако в апреле Деникин был всего лишь третьим лицом в белогвардейской иерархии. Одним из талантливейших, но многочисленных генералов и лидеров Белого движения. Сегодня же он — Первый. Бояться и мистифицироваться себе он не может позволить.

Скомандовал «атаку». Эрдели у Ново-Величковской с запорожцами и уманцами под корень вырубил отступавшую на Тимашевск колонну красных, не знавших еще, что Тимашевск после яростной кровавой атаки уже взят Покровским. Дроздов-ский после третьей атаки захватил станицу Пашковскую и рухнул от усталости после кровопролитного боя. Казанович взял мост и выбросил красных за Кубань. Алексеев широко перекрестился на византийские главы Александро-Невского войскового собора — Екатеринодар наш! Главком перевел штаб на железнодорожный вокзал, тихо помолился и сел за письмо жене: «Курьер уезжает. В моем распоряжении лишь несколько минут. Безмерно рад, если правда, что исполнится моя мечта о Ваньке. Операция разворачивается с огромным успехом. Красный сброд пытается контратаковать, но выдыхается. Глубоко и искренне люблю».

Взяв кубанскую столицу, у добровольцев был великий соблазн разом разрубить гордиев узел казачьей самостийности и покончить с сепаратистской Радой и правительством, как то хотел в Мечетинской сделать еще атаман Филимонов, на белогвардейских штыках вознесенный на вершину местного «трона». Горячие головы в армии советовали Деникину не повторять ошибок Ганнибала, который умел выигрывать сражения, но не умел пользоваться плодами побед, и сделать решительный шаг. Никто бы пикнуть не посмел. И на Дону уже совсем по-иному повел бы себя Краснов.

Однако Деникин выбрал не Ганнибала, а Наполеона, считавшего, что на штыках можно прийти к власти, но невозможно на них сидеть. По его мнению, «ни генерал Алексеев, ни я не могли начинать дела возрождения Кубани с ее глубоко расположенным к нам казачеством, с ее доблестными воинами, боровшимися в наших рядах, актом насилия. Была большая надежда на мирное сожительство. Но помимо принципиальной стороны вопроса, я утверждаю убежденно: тот, кто захотел бы устранить тогда насильственно кубанскую власть, вынужден был бы применять в крае систему чисто большевистского террора против самостийников и попал бы в полнейшую зависимость от кубанских военных начальников».

Отказавшись от зависимости от донцов, и уж тем более от немцев, не найдя пока должного понимания у Антанты, Деникин мог рассчитывать ТОЛЬКО на самого себя и своих добровольцев. Зависеть от кубанского правительства, чины которого даже не попытались хотя бы поприсутствовать в рядах наступающих войск и оставались в глубоком тылу, было тем более неразумно. Воевать за «Единую и неделимую» надо было если уж не с чистыми руками, то как минимум с чистым сердцем.

На следующий день в городе была организована торжественная встреча. Срочно примчавшиеся в свою освобожденную столицу атаман, Рада и правительство приветствовали «входящие в Екатеринодар» части добровольцев, которые здесь дислоцировались уже два дня. Политес должен был быть соблюден сполна, шоу должно продолжаться.

Филимонов, Быч, Рябовол и иже с ними соловьями разливались, до небес вознося заслуги Добрармии. Филимонов вещал: «Кубань отлично сознает, что она может быть счастливой только при условии единства матери-России. Поэтому, закончив борьбу за освобождение Кубани, казаки в рядах Добровольческой армии будут биться и за освобождение и возрождение Великой, Единой России…»

Деникин цвел, именно эти слова он и жаждал услышать от казаков.

Общее торжество чуть было не испортило расклеенное накануне на городских улицах дурацкое воззвание председателя анонимной «тайной военной организации» Генерального штаба генерал-майора Николая Букретова, которое начиналось так: «Долгожданные хозяева Кубани, казаки и с ними часть иногородцев, неся с собою справедливость и свободу, прибыли в столицу Кубани…» Добровольцев просто взбесило наименование себя «частью иногородцев», как будто они не покорители Екатеринодара, а какая-то толпа бродяг. Деникин прекрасно знал генерала Букретова (из горских грузинских евреев-кантонистов), который отказался выступить с Добрармией в Ледяной поход, предпочитая заниматься производством кислого молока в своей усадьбе. А как только за него «часть иногородцев» взяла столицу, он тут же почувствовал себя «долгожданным хозяином Кубани».

Букретов понял, что допустил грубую ошибку, и поспешил на вокзал засвидетельствовать верноподданничество Деникину, но главком отказался его принять: «Вы в своем воззвании отнеслись с таким неуважением к Добровольческой армии, что говорить мне с вами не пристало».

Через год самостийники сделают Букретова своим атаманом, и он припомнит Деникину эти слова.

А пока все шло в гору. В Поволжье чехословаки занимали город за городом; атаман Дутов взял Оренбург; в Ашхабаде против большевиков восстали рабочие (!), перестрелявшие свой совдеп и карательный отряд венгров под командованием комиссара с чрезвычайными полномочиями от Самаркандского совета Андрея Фролова, очистив от большевиков всю Закаспийскую область; в Моздокском отделе подняли восстание терцы генерал-майора Эльмураза Мисгулова; в Кабарде ширилась поддержка пророссийскому движению партии «Свободная Кабарда» князя Заур-Бек Даутокова-Серебрякова (взял фамилию Серебрякова после расстрела в Белгороде своего дяди Василия Серебрякова); в Дагестане и на Тереке голову поднимали отряды братьев Лазаря (полковник) и Георгия (глава Временного народного правительства Терского края) Бичераховых. Да и Краснов на Дону, создав Молодую армию, подавал надежды на то, что как минимум обеспечит Деникину спокойствие в тылу и безопасность от красных с севера.

Прибывший в Екатеринодар генерал Врангель так описывал тогда своего нового главнокомандующего: «Среднего роста, плотный, несколько расположенный к полноте, с небольшой бородкой и длинными черными с значительной проседью усами, грубоватым низким голосом, генерал Деникин производил впечатление вдумчивого, твердого, кряжистого, чисто русского человека. Он имел репутацию честного солдата, храброго, способного и обладавшего большой военной эрудицией начальника. Его имя стало особенно популярным со времени нашей смуты, когда сперва в должности начальника штаба Верховного главнокомандующего, а затем главнокомандующего Юго-Западным фронтом, он независимо, смело и твердо подымал голос свой на защиту чести и достоинства родной армии и русского офицерства».