«Игорь, предлагаю тебе на выбор два японских стихотворения, которые отражают мое состояние души в момент написания этой исповеди.

Снова встают с земли,

Тускнея во мгле, хризантемы,

Прибитые сильным дождем.

Думаю, ты понимаешь, о чем я…

Или вот:

Когда закончится дождь,

Выглянет солнце,

Проснется цветок персика.

Если выберем второе в качестве эпиграфа, то и фильм назовем, как я уже и сказала: «Когда закончится дождь».

Ведь он когда-нибудь закончится? Вернее, он уже закончился, и в моей душе поселились солнце и цветы. И я счастлива. Как никогда. И полна сил».

…Мазанов, как если бы он проделал это вчера, набрал по памяти ее прежний электронный адрес (не тот, с которого был отправлен сценарий) и написал куда-то в ночь, темноту, сеть, невидимое интернетовское пространство с надеждой, что ее адрес ожил так же, как и его хозяйка:

«Намокший, идет под дождем,

Но песни достоин и этот путник.

Не только хаги в цвету.

Это про тебя, Люся. И вот про меня:

Я слов любви

Не говорил

Лишь

Течет

Река любви.

(Ки-но Цураюки)

И:

Осыпались вишни,

Напрасно бродит мой взгляд.

Кругом все поблекло.

Весенний дождь без конца

В опустевшем небе.

(Сикиси-найсинно)

Я так тосковал без тебя.

Я тосковал без тебя.

Тосковал.

(И. Мазанов)»

Преисполненный любви и надежды, заинтригованный полученным сценарием, в котором (он был в этом просто уверен) раскроется тайна исчезновения Людмилы, он, чтобы растянуть удовольствие, вернулся в гостиную и принялся есть. Жадно, словно не ел несколько дней. И курица показалась ему на редкость вкусной, а уж бородинский хлеб был просто прекрасен!

Звонок в дверь отрезвил его. Он, перед тем как открыть дверь, метнулся в кабинет и выключил монитор (мало ли, он обещал хранить молчание), затем, нервно вытерев пальцами жирные от курицы губы, подошел к двери и заглянул в глазок. И не поверил своим глазам.

Олечка, закутанная в плащ. Огромные глаза смотрят в дверной глазок, как прожигают.

Да уж, это не Людмила. Он в самых своих смелых фантазиях не мог тогда придумать, как заманить ее ночью к себе на свидание… Здесь же — пожалуйста, вот она, хватай зубами, рви на части. Она твоя.

Он открыл дверь, показавшуюся ему очень тяжелой, неподдающейся, словно дверь сама не хотела, не желала, чтобы он ее впускал.

Она сделала шаг вперед, но Игорь поймал ее руку и сильно сжал. Стихи, как гербарии, отпечатавшиеся в памяти, не заставили себя ждать, да и настроение, заданное Людмилой, не прошло, оно еще стелилось осенней горьковатой дымкой:

Обратно не придет

Минувшее, но в сновиденье

Вдруг ожило опять.

У изголовья моего

Благоухает померанец.

— Игорь Петрович, какой еще померанец?

Щеки ее мгновенно налились краской, стали похожи на нежные яблоки.

Он продолжал, блестя глазами, истосковавшимися по другой:

Моя любовь

Как облако в лазури,

Плывущее неведомо куда,

Встречаться нам с тобою не судьба

И даже тешиться надеждою напрасно…

— Вы что, пьяны? — Она с силой выдернула свою руку и бросилась к лифту, судорожным движением нажала на кнопку. — Псих! Псих! И запомните…

Она вдруг повернула к нему свою змеиную головку и прошипела:

— Я вас не боюсь!!!

Когда она проснулась, то не сразу поняла, где находится. Комната с распахнутым окном, занавеска надувается от свежего ветра, пахнущего рекой, тиной, рыбой. Белые стены, календарь на стене, изображающий розовые яблоки на белом блюде. Тишина. Пошевелила пальцами — показалось, что пододеяльник гладкий и твердый, как бывает, когда материю никогда не стирали. Значит, новый. Попыталась подняться и поняла, что тело болит. И тут же, словно проснувшись вслед за телом, проснулась и головная боль, дала о себе знать покалыванием в области затылка. И тут же, словно черная птица закрыла лицо черными крыльями, навалились воспоминания, сцены пережитого, брызги крови, перерезанное горло Щекина, распластанное и залитое кровью тело Светланы… Она добралась-таки сюда. Появилась в этом доме в скорбный для хозяина час, когда Ванды не стало.

Закрыв лицо руками, она зарылась в одеяло и разрыдалась. Что теперь делать? Куда ехать? У кого просить помощи? Возвращаться в Москву, сочинять рассказ о том, как будто бы ее вывезли на ее же машине в Тамбов и там бросили на обочине дороги?

Можно было позвонить Игорю Мазанову, человеку, который вот уже долгие годы был ее другом и помощником. Но, представив себе разговор с ним, словно услышала, как он начнет уговаривать ее вернуться в Москву. И ведь найдет миллион доводов, чтобы только заполучить ее себе, в новый проект, который будет так же успешен, как и все проекты с ее участием. Мазанов — продюсер, бизнесмен, он своего не упустит. Нет, она правильно сделала, что отключила телефон.

Ванда погибла. Значит, Людмила должна поменять направление своего движения, и должно что-то произойти, чтобы она увидела посланный ей судьбой новый знак. Надо положиться на судьбу и успокоиться, взять себя в руки.

В дверь постучали. Вероятно, это несчастный Кох, овдовевший, раненный в самое сердце. Мало ему тревог и забот, так еще этот странный визит и чужие проблемы.

— Войдите.

В комнату вошла высокая брюнетка в домашнем халатике. Под карими глазами залегли сиреневые круги.

— Вы как? — спросила она участливо, подошла совсем близко и уж как-то совсем по-родственному присела на край постели. Взяла руку Людмилы в свою прохладную. — Вы уж извините, но Юрген мне все рассказал. И правильно, между прочим, сделал.

— Вы кто? — отшатнулась от нее Людмила. — Я вижу вас первый раз в жизни.

— Я? Гражина — родная сестра Ванды. Ведь вы же ехали к ней. Я опоздала на похороны. Юрген подумал, что я злюсь на него, что в смерти Вандочки виню только его, но все это — лишь плод его воспаленного воображения. Его страхи. Просто моей дочери делали операцию, и я должна была дождаться, пока она очнется… Знаете, все как-то так навалилось. Но ничего, я сильная, так, во всяком случае, все говорят. А вот Юрген совсем растерялся.

Она была молода, но глаза выдавали в ней женщину зрелую, умевшую справляться с трудностями. Белая кожа, волнистые темные волосы, ясные карие глаза.