– Ты… – он окинул дом, явно понимая, что Алину здесь оставлять не стоит. Да и она не согласилась бы. – Собирайся.

– Что случилось?

– Да фигня какая-то! Я не въехал.

Но эта фигня достаточно серьезна, чтобы Леха начал нервничать. И Алина собралась. Джинсы. Свитер. Носки вот разноцветные, но искать пару некогда. Волосы в хвост и пару невидимок для надежности.

– Аль, мне реально в офис надо… нас поиметь пытаются. Только им хрена!

– Не выйдет, – поправила Алина, шнуруя ботинок.

– Точняк. Не выйдет. Я тебя к тебе закину. Там посидишь, не отсвечивая, лады?

– Лады.

К ней, это, стало быть, на квартиру. Логично. Не в машине же ей ждать Леху, и с ним идти – не лучший вариант. Путаться под ногами. Отвлекать. А в Алининой квартире дверь железная с замками. И стеклопакеты, которые снаружи не откроешь.

Ее дом – ее крепость.

– Аль, все будет ништяк. Я обещаю…

А на улице снег. Первый и крупный, белыми хлопьями, которые медленно опускаются на землю, на темную крышу дома, на подоконники. Скоро занесет, и Леха, взявшись за лопату, пойдет чистить дорожки… дальше Новый год и елка, огромная, до потолка, но в кадке. Такую потом во дворе высадить можно. Надо будет купить отрез золоченого атласа и сшить игрушки. У Алины где-то имелась выкройка – звезды, полумесяцы и колокольчики…

…и булочек испечь с корицей и марципанами…

…Лехе найти подарок…

– Ну ты чего? – он выгнал из гаража машину и, открыв дверцу, ждал Алину. Наверное, долго ждал, если решился окликнуть. Выходит, Алина крепко задумалась. С ней такое случается.

– Извини, – она забралась в салон, где пахло кожей. – Просто… зима началась. Новый год скоро.

– Ага. Я раньше Деду Морозу письма писал. Денег просил. Ну или велик хотя бы. У всех были велики, а у Лехи нет. Мне покататься не давали. Я дрался.

У Алины тоже велосипед имелся. Трехколесный, с лиловой рамой, которую мама украсила вязаными цветами, и сумкой-багажником. Совершенно чудесный велосипед, не такой, как у остальных. Алине завидовали.

Просили покататься.

Она разрешала. Ей казалось, что если она добрая, то с ней будут дружить. Но выходило почему-то, что катаются все, кроме Алины. И стоило ей робко попросить велосипед, как тут же выяснилось, что Алина – жадина-говядина. Корова вообще…

– Я никогда не дралась. Не умела.

– Ты ж принцесса. А принцессы не дерутся, – логично возразил Леха. – Я Новый год не люблю… ну не то чтоб совсем, а просто… у всех подарки. А у меня предки ужратые. День, два… долго. И школьная столовка закрыта. Потом додумался в гости ходить. Мне не рады, но кто ж погонит.

Это была какая-то совсем другая, незнакомая Алине жизнь. Ее Новый год – долгожданный праздник. Елка. Ящик с игрушками, завернутыми в несколько слоев папиросной бумаги. И разворачивая каждый, ждешь маленького чуда.

Мамины пироги. Запах теста, которое стоит у батареи.

Грибы и мак в глубоких мисках.

Торт «Прага». Поход на рынок за мандаринами. За ними ходили отдельно, с Алиной, позволяя выбирать, и она чувствовала собственную значимость.

Один и тот же город, а жизнь разная. Почему такое возможно? И как возможно?

– Пургу гоню? – поинтересовался Леха. – Теперь-то я банкую. И все равно не выходит, чтоб по-человечески. Ну я и Славка. Жрачка там. Выпить. Бабы какие-то…

Про баб Алина точно не желала слушать.

– …а праздника нет.

– Будет.

Неосторожное обещание, которое Леха принимает всерьез. Хорошо, что приехали, а то Алина еще что-нибудь пообещала бы.

В квартире было тихо и тесно после Лехиных просторов. Леха обошел все комнаты, не постеснявшись заглянуть в шкафы и под кровати, где, кроме пыли, ничего и быть не могло. Но разве с ним поспоришь? Алине одновременно было и жутко, и смешно.

– Дверь никому не открывай! – Леха повторял это раз в десятый, наверное. – Ни соседке, ни полиции, ни маленькой потерявшейся девочке…

Он, кажется, и видел эту девочку в розовом платьице, с бантами и белыми безобидными носочками, а еще маньяка, за ее спиной прячущегося.

– Я поняла.

– Если вдруг заметишь что-то подозрительное, звони мне. Что угодно… даже если ерунду, все равно звони. И вообще звони. Каждые полчаса.

– Слушаю и повинуюсь.

– Аль, ну я ж серьезно!

Она понимала. И знала, что стоит Лехе выйти за дверь, как наступит жуть жуткая. Алина хорошо знала это состояние вынужденного одиночества, беспричинного страха, когда и слух, и осязание многократно обостряются. А мир наполняют тревожные звуки. В них легко различить и шорох, и шелест осторожных шагов, чьи-то горестные вздохи и, при толике фантазии, даже голоса. Случайный сквозняк – прикосновение. Тень на подоконнике – присутствие чего-то потустороннего, однозначно враждебного.

– Не уходи, – в коридоре Алина все-таки не выдержала. Плакать она не станет, все-таки не маленькая, но попросить-то можно. Просить – почти не стыдно.

– Я скоро вернусь.

Леха хмурится и бросает взгляд на дверь. Железная, с тремя замками, она больше не выглядела надежной. А если у того, кто следит за Алиной, есть ключи и от этой двери?

Невозможно. Алина со своими не расставалась. И мама непременно заметила бы потерю. А папа, он рассеянный, но все равно ключи где попало не бросает. И если так, то Алине всего-то и надо, что быть послушной девочкой. С ее-то опытом!

– Аль, ты, главное, звони…

Она кивнула. Эх, надо было соглашаться на Париж. Или бункер требовать…

Из окна Алина смотрела, как Леха идет к машине, сметает рукавом снег с лобового стекла и долго стоит, просто стоит, точно не решаясь уехать. Ему самому тяжело Алину бросать. Но все-таки Леха уезжает.

И становится пусто.

Нет ничего печальней брошенной квартиры. В шкафу, правда, остались еще мамины костюмы, которые были сочтены неподходящими. И папина ковбойская шляпа забыта на кухонном столе. Домашние тапочки прячутся под ванной, а одинокий носок почти сполз со змеевика. Недостертые штрихи поставленной на паузу жизни. И нечего вздыхать в меланхолической тоске. Так бабушка говорила.

Надо бы ей позвонить… и Алина звонит, но разговор получается короткий, сумбурный. Бабушка чем-то очень занята, и наверняка важным – иных занятий у нее не бывает. Внучку она, безусловно, любит, но не настолько, чтобы от дел отвлекаться. И вообще, Алина взрослая, пора уже самой научиться занимать себя работой.

И мысль эта, не высказанная вслух, была здравой. Алина и заняла себя. Уборкой. Нет занятия, более благотворно влияющего на растревоженные женские нервы. И пыль – достойный враг, когда надо одолеть кого-то, а заодно навести порядок не только в кухонных шкафчиках, но и в собственных мыслях. Дашкин звонок застал в ванной за натиранием этой самой ванны чудо-средством, обещавшим возвратить эмали блеск и белизну.