— Да, наверное, вы правы, — ответил я, осторожно положив руку мертвой женщины и вставая. Я размял затекшие колени и еще раз взглянул на нее. — Переверните, пожалуйста, тело, Кох.

Мне не хотелось прикасаться к ней в его присутствии. И тем не менее у меня не было другого выхода, если я намеревался осмотреть основание черепа. Эту важнейшую подробность ни в коем случае нельзя было упустить. Кох выполнил мою просьбу, и тело когда-то соблазнительной женщины с отвратительным хлюпаньем перевалилось на живот.

— Вот, извольте, сударь, — сказал он, стряхивая воду с ладоней.

Вновь опустившись на одно колено, я отвел пропитавшиеся водой волосы с ее алебастровой шеи и сразу ощутил липкий холодок безжизненной плоти. Я пробежал пальцами по выступающим позвонкам от лопаток до того места, где начинались волосы. Никаких признаков «дьявольского когтя» не было.

— Кто бы ее ни убил, — заключил я, — это не тот человек, которого мы ищем. Мы никогда не узнаем, приходила ли она в сад профессора Канта, если ее обувь…

— Сударь, — раздался вдруг голос от двери.

Вошел Глинка, держа в протянутой руке туфлю. Человек, пересекший пустыню пешком, так не обрадовался бы стакану ледяной воды, как я тому почти бесформенному предмету, который держал офицер. Я вскочил и схватил его обеими руками.

— Мы отыскали ее дальше по берегу, — добавил Глинка. — И вторая, наверное, валяется где-нибудь неподалеку.

— Одной вполне достаточно, — ответил я, внимательно рассматривая туфлю — левую из пары. И так же, как мгновение назад я воспарил духом к небесам, подобно камню я опустился на самое дно разочарования. Подошва обуви была гладкая, словно прибрежная галька, отполированная неутомимыми морскими волнами за миллионы лет. На ней не было ни малейших признаков того разреза, который зарисовал Люблинский на месте первого преступления.

— Это была не она, — сказал я, чувство разочарования и замешательства во мне нарастало.

— А вы не допускаете, что у нее могла быть еще одна пара, сударь? — предположил Кох.

— Сомневаюсь, сержант.

Некоторое время мы молчали, вначале сосредоточившись на туфле у меня в руке, затем переведя взгляд на безжизненное тело на земляном полу и наконец уставившись друг на друга.

— И что теперь, герр поверенный? — спросил Кох глухим, отчужденным голосом, в котором тем не менее звучало неподдельное уважение ко мне.

Мое расследование зашло в тупик, и Кох это понимал.

Несколько мгновений я размышлял, прежде чем ответить.

— Полагаю, мне следует пройти в тот маленький порт, что расположен на том берегу, — сказал я. — Возможно, кто-то из тамошних обитателей видел ее там вчера.

— Но, сударь! — запротестовал Кох. — Смерть Анны Ростовой не имеет принципиального отношения к делу. Ее гибелью должна заниматься гражданская полиция…

— Вы можете найти лодку, которая отвезла бы нас на тот берег? — настаивал я.

Глаза Коха удивленно расширились, когда он услышал мой вопрос.

— Там дальше есть мост, сударь. Мы дойдем туда и вернемся назад меньше чем за полчаса!

Несмотря на всю серьезность ситуации, я не мог не улыбнуться. Внезапно я понял, насколько успокаивал меня здравый смысл Коха. Мне было необходимо его присутствие, земной простоватый ум сержанта служил противовесом моему легковозбудимому характеру. Он никогда не осмеливался задавать вопрос «Почему?», он спрашивал только «Как?». По той же причине я и не признался ему до конца, почему мне хотелось добраться до противоположного берега. Втайне я надеялся поймать убийцу Анны и отправить его на виселицу.

Я подошел к двери и позвал жандармов.

— Накройте ее, — приказал я. Однако после долгой суеты, в ходе которой они подняли тучу пыли, жандармы нашли только несколько грязных вонючих мешков и рваную сеть.

Я отвернулся, когда они выносили тело из дома, но не убрал руку, когда влажные локоны Анны коснулись моих пальцев. Мы с Кохом вышли вслед за ними. Солдаты взгромоздили ее тело на ветхую повозку, которую они отыскали где-то за домом.

Найдет ли Анна Ростова мир после смерти? Или станет одним из тех неприкаянных призраков, о которых крестьяне рассказывают многочисленные истории и которые мечутся на границе между жизнью и смертью, питаясь кровью живых при свете луны?

Я с отвращением отбросил эти детские фантазии.

— Вы готовы, Кох?

Не произнеся больше ни слова, сержант плотнее натянул на голову шляпу, чтобы ее не сорвало почти ураганным ветром, дувшим нам в лицо и несшим с собой колючие кристаллики льда, после чего повернулся в направлении цепного моста, соединявшего оба берега речного устья, и зашагал вперед.

Мне пришлось бежать, чтобы угнаться за ним.

— Мы рискуем, совершая это путешествие, сударь, — предупредил меня сержант, взявшись за ручку двери. Грубо отесанная древесина с множеством пятен морской соли отливала черным, словно какой-то выродок однажды попытался сжечь строение, а кто-то другой залил огонь водой из моря. — Может, вызвать солдат?

Что-то не похоже на Врата Ада, подумал я, глядя на низкие двери, перед которыми мы стояли.

— Нет необходимости, сержант, — решительно произнес я, но до конца понял намек, только когда мы вошли внутрь. Мне пришлось на несколько мгновений остановиться, чтобы привыкнуть к дыму и полумраку, царившим здесь. Легкие сжались от тошнотворной вони немытых человеческих тел, которые поганили тамошний воздух. Глинка, конечно же, преувеличил достоинства этого места, когда назвал его постоялым двором. Мы находились на заброшенном складе, где какой-то предприимчивый проныра спаивал пивом и значительно более крепкими напитками те потерянные души, у которых не было лучшего пристанища.

Устойчивый сладковатый запах солода свидетельствовал о том, что строение когда-то было зернохранилищем. Грубые каменные стены возвели прямо у причала, выложенный булыжником пол пропитался грязью и мульчей. Открытый огонь в центре помещения служил защитой от сильного холода. Дым поднимался к дыре с неровными краями, проделанной в балочных перекрытиях, где пытался пробиться наружу, и, потерпев неудачу, оседал удушающим облаком на обитателей заведения. Несмотря на огонь, все вокруг блестело от сырости, а на стенах даже были заметны влажные ручейки. Света от единственного висячего фонаря хватало на то, чтобы войти, но не для того, чтобы выйти, хотя собравшиеся тут люди не производили впечатления тех, кто собирается отсюда куда-то уходить.

Здесь было примерно человек сорок, которые, рассевшись на полу или выстроившись вдоль стен, склонились над пивными кружками. Несколько посетителей сгрудились у ярко пылавшего огня. Так много людей в такой тесноте, и в то же время не слышно почти никаких разговоров. В помещении царила мрачная, тягостная, враждебная тишина. В нашу сторону метнулись нервные, подозрительные взгляды, словно они ожидали кого-то. Одного быстрого взгляда было достаточно, чтобы дать ответ на их немой вопрос. Люди снова отвернулись, лица опустились над кружками с элем или вернулись к безмолвному и тупому созерцанию пляшущих языков пламени. Всего одно мгновение, и о нас забыли.