Анна склонилась к фотографии. Судя по тому, как прямо на глазах преобразилась ее собеседница, таблетки, которые Гейл приняла, были чем-то вроде амфетамина: будучи еще недавно нервной и трясущейся, она теперь оживленно болтала и даже придвинулась поближе к Анне, чтобы показать другие снимки. Она была, несомненно, фотогенична и — хотя фото, конечно, недотягивали до уровня «Вог» — на некоторых снимках просто сногсшибательна.

— Эти фотографии сделаны где-то два с половиной года назад. Я начала участвовать в довольно приличных фотосессиях. До этого, как я сказала, я снималась в основном для каталогов. На самом деле это работа на износ, поскольку надо за день делать много очень разных снимков, но и деньги за это идут приличные. Мне приходилось переодеваться во всевозможные сельские одеяния и сниматься то с собаками, то возле какой-нибудь изгороди в твидовом пиджачке и грубых башмаках… Для показа дамского белья у меня все же неподходящая фигура. — Перелистывая альбом, Гейл, похоже, по-детски наслаждалась, демонстрируя себя.

— У вас есть семья? — спросила Анна.

— Что? Вы имеете в виду — дети?

— Нет, родители, сестры?

Гейл печально улыбнулась:

— Мои родители умерли много лет назад. У меня есть сестра, но мы редко с ней видимся. У нее куча детей и нудный муж.

— А вы хотите детей? — спросила Анна, пытаясь как-то подвести разговор к собственно причине ее визита.

— Да. А вы?

— Да, — улыбнулась Анна, — и я очень хочу. Когда вы сыграете свадьбу?

Гейл посмотрела на свой крупный бриллиант и помахала ручкой:

— Когда мой будущий свекор даст Эдварду хоть какую-то передышку. Отец нещадно загружает его работой, выплачивая жалкие крохи.

— Но ведь однажды к нему перейдет все имение, — заметила Анна, продолжая просматривать модельные снимки Гейл.

— Да, перейдет.

Анна, которая на самом деле не очень-то вглядывалась в фотографии, вдруг задержала дыхание.

— Изумительный снимок! — произнесла она, надеясь, что Гейл не заметит, что на самом деле привлекло внимание гостьи.

— О да, это, наверно, снято два года назад. Делали каталог одежды для отдыха: множество ужасных бархатных спортивных костюмов.

Гейл собралась было листать дальше, но Анна положила ладонь на страницу:

— Что это за блондинка — вон, что стоит возле седла?

— Подразумевалось, что это конюшня. Но на самом деле кинули немного искусственной травы, поставили заборную секцию и водрузили на нее седло.

Блондинка на снимке была Шерон Билкин. Анна вспомнила: Шерон рассказывала, что снималась для каталогов.

— Вы знаете, кто это? — спокойно спросила Анна.

Гейл пожала плечами и встала, чтобы убрать альбом.

Анна открыла портфель и достала из папки фото Шерон Билкин:

— Это она, не правда ли?

Гейл сощурилась и тут же отвернулась, опускаясь на колени, чтобы положить на место альбом. Анна поспешила следом и встала у нее за спиной:

— Мне необходимо забрать это фото, Гейл. Пожалуйста, отдайте его мне.

Гейл внезапно вскочила на ноги и с такой силой толкнула Анну в грудь, что та ударилась об угловой столбик кровати.

— Оставьте меня одну! Я не хочу об этом говорить! Вы не знаете, что может случиться. Вам надо уйти. Я хочу, чтобы вы ушли!

С виду кожа да кости, Гейл оказалась невероятно сильной: своими худющими руками она чуть не задушила гостью, притиснув ее к двери. Анна попыталась высвободиться, но девушка крепко вцепилась в нее.

— Он убьет меня, он превратит мою жизнь в ад, если только узнает, что я сделала! — Гейл держала Анну мертвой хваткой, вплотную приблизив к ней лицо.

— Отпустите меня, — сказала Тревис, заставляя себя сохранять спокойствие.

— Я закончу в сумасшедшем доме!

Анне удалось наконец высвободиться. И тут Гейл словно лишилась сил: она медленно опустилась на колени, повалилась ничком на пол и зарыдала:

— О боже, боже, боже! Что же я наделала!

Держа между пальцами ножку бокала, Эдвард Виккенгем перекатывал на языке бренди, точно это был жидкий мед.

— Не понимаю, — медленно произнес он, краснея.

Ленгтон чуть наклонился вперед, впившись взглядом в лицо собеседника:

— Вам угодно, чтобы я повторил? Чего вы не понимаете, мистер Виккенгем?

— Вы подозреваете моего отца в…

— В убийстве. Да, верно. В убийстве Красной Орхидеи, если быть точным.

— Но я не понимаю. В смысле, у вас есть улики? Это ужасное обвинение. Честно говоря, я не могу его принять. Вы арестовали его?

— Нет. Пока нет. В настоящее время он только подозревается в причастности к этому преступлению.

— В причастности?

Его надменный тон кольнул Ленгтона.

— Да, в причастности, и явились мы сюда по той причине, что я хотел бы задать вам несколько вопросов, которые подтвердят или не подтвердят мои подозрения.

Виккенгем осушил бокал, затем стрельнул глазами на бар, но, очевидно, передумал добавлять, а вместо этого осторожно поставил бокал на стол. Рука его тряслась, и вид у него был ошеломленный.

— Я прямо не знаю, что и делать.

— Просто отвечайте на мои вопросы, — улыбнулся Ленгтон.

Льюис выпрямился в кресле. Виккенгем реагировал не так, как те, кого ему когда-либо доводилось допрашивать. Эдвард был ошарашен услышанным:

— Но вы уже беседовали с моим отцом.

— Верно. Теперь нам хотелось бы поговорить с вами.

— А не могу ли я вызвать своего адвоката?

— Зачем?

— Это слишком серьезное заявление.

— Вас мы ни в чем не обвиняем. — Ленгтон раскрыл папку и взял в руки фото Луизы Пеннел. — Вам знакома эта девушка?

— Нет, не знакома.

— А вот эта девушка? — показал он фотографию Шерон Билкин.

— Извините, нет, — покачал головой Эдвард.

Ленгтон посмотрел на Льюиса и вздохнул.

— И вы никогда не видели ни одну из этих женщин в имении вашего отца?

— Нет, не видел.

Ленгтон поджал губы:

— А скажите, пожалуйста, где вы были девятого января этого года?

— О господи, я не помню. Мне надо заглянуть в ежедневник.

Ленгтон предложил ему это сделать. Виккенгем поднялся, покрутился туда-сюда, потом сказал, что ежедневник остался в столовой. Льюис заявил, что пойдет с ним.

Вернулись они очень быстро. На сей раз Эдвард забыл наклониться и стукнулся лбом о притолоку. Ругнувшись, он встал посреди комнаты, пролистывая небольшую черную книжечку. Руки у него сильно тряслись.