Тереза хмурит лоб, размышляя о том, как ей стать хорошей. Она еще не научилась действовать машинально, не задумываясь, не переживая по этому поводу. Она еще толком не умеет контролировать себя. То, что у остальных детей получается легко, словно раз плюнуть, для Терезы – мучительный процесс, все равно как жевать сухой язык.

Вот блин! Ей хочется быть хорошей и получать много M&M.

Она лежит на своей койке и смотрит в потолок, вытирая порозовевшие глаза, которые стали маленькими и опухшими, как у хрюшки, из-за того, что она целый день плакала.

– Тереза, расслабься, – сказал ей Мюррей в начале вечера. Бедный Мюррей. Он питает к Терезе родственные чувства, которые почему-то кажутся неправильными. Противоестественными. А веселые ямочки на его щеках все только усугубляют. – Расслабься, – повторяет он и гладит бедную Терезу по голове, показывая, как он ее любит. Обычно так говорят в комиксах.

(Объятия: Обхватите рукой клиента, пока вы сидите или стоите напротив него или нее. Прижмите к себе клиента, потреплите по волосам или слегка ущипните клиента за нос, зажав его между большим и указательным пальцем. Улыбнитесь. Скажите клиенту, что вы любите его или ее.)

– Если у тебя достаточно терпения, то в конце концов для тебя это станет чем-то естественным – вести себя хорошо, – говорит он. – Тебе уже не придется заставлять себя. Не придется сражаться с собой. Мне не стоит тебе этого говорить, но я поступаю так, потому что люблю тебя. На этой неделе к тебе придет Лоби, он любит тебя, но мне бы так хотелось, чтобы ты начала вести себя хорошо без его помощи. Сегодня вечером тебе исполняется семь лет, Тереза. Я люблю тебя.

На мгновение он так крепко прижимает ее к себе, что Терезе даже становится страшно, но не сильно, потому что ей очень хорошо. Не плачь, не плачь, он перестанет обнимать тебя, если ты заплачешь.

И вот она лежит на своей кровати, выключив свет, и глядит на тусклую красную лампочку на потолке. Она старается ни о чем не думать. Почему ты вечно суетишься, Тереза? Почему не можешь расслабиться и стать добропорядочной гражданкой, как все остальные? Не думай об этом, милая. Вообще не пользуйся своей головой, если хочешь со всем этим покончить, им не нужны твои лобные доли, моя милая, они просто хотят, чтобы ты прислушалась к тому, что находится у тебя в затылке, где они разместили все бомбы, которые взорвутся, как только ты перестанешь сопротивляться. Лоби не нравятся лобные доли твоего мозга, он думает о том, чтобы проникнуть туда и попытаться все исправить с помощью своих острых нержавеющих иголок и скальпелей. Видишь Лоби? Он почти что хмурится. Бедный, бедный Лоби, ведь ты его так расстроила.

Так что не думай об этом, вообще не думай. Не думай о розовых облаках в небе на закате, о мечтах петь, из-за которых ты долго не можешь уснуть, даже когда все остальные уже тихо посапывают. Пусть твой разум превратится в чистый лист, на котором будут писать другие. Тереза, подумай о коровах. Коровы – самые счастливые животные на свете. Только посмотри на них. Подумай о конфетах. Подумай о скиннере Б. Т., о его голубях, комиксах и сладостях. Подумай об M&M.

Фитиль догорает до плотного комка газетной бумаги и серебристого пороха, запрятанного в раскаленном ядре каждого M&M, и маленькая термоядерная бомбочка, пульсирующая в Терезе, взрывается, дейтерий под леденцовой оболочкой вступает в реакцию, и… полный улет!

Ничего не происходит. Ничего не изменяется. Тереза чувствует себя точно так же, только улыбается. Она смахивает последнюю слезу и садится, улыбаясь, улыбаясь шире, чем труп, окоченевший еще три дня назад.

Дверь распахивается, и кто бы, вы думали, появляется? Скиннер Б. Т. в своем самом забавном праздничном костюме, его руки полны подарков и конфет, а M&M высыпаются у него из карманов. И… что? Это мне? Да, тебе, милая, сегодня твой день рождения, мы устраиваем праздник, потому что любим тебя: я, и Мюррей, и Лоби, и все в Институте поведенческих технологий. Ты – хорошая девочка, так лучезарно улыбаешься и такая милая, поэтому мы просто должны были устроить особенный праздник по случаю твоего семилетия, чтобы ты смогла съесть все эти конфеты.

– Ой, я буду хорошей. Я буду хорошей. Я буду очень, очень хорошей, вы забудете о том, что когда-то называли меня Ужасной Терезой, и каждый день будете кормить меня M&M. Как же я люблю тебя, Б. Т. Как же сильно я люблю тебя. Как же сильно я люблю M&M.

Всего хорошего!

Впервые они побывали в наших окрестностях, когда этих окрестностей, в сущности, еще и не было. Так, рассеянные молекулы водорода, две-три на кубический метр. Следы более тяжелых элементов – остатки давным-давно взорвавшихся сверхновых. Обычный набор пылевых частиц с плотностью одна частица на примерно кубическую милю. Эта «пыль» состояла в основном из аммиака, метана и водяного льда с примесью более сложных молекул наподобие бензола. Здесь и там световое давление соседних звезд сжимало эти разреженные ингредиенты в области с более высокой их концентрацией.

Каким-то образом они придали всему этому движение. Мне представляется, как из межзвездной пустоты, где пространство действительно плоское (в эйнштейновском смысле), протягивается некий Большой Космический Палец и перемешивает эту смесь, запуская вихрь, кружащийся в невообразимом холоде. Потом они покинули эти места.

Четыре миллиарда лет спустя они вернулись. Похлебка в котелке варилась знатная. Космический мусор превратился в большую и пылающую центральную массу и набор обращающихся вокруг нее каменных или газовых шаров, пока еще стерильных.

Они кое-что подправили, разбросали семена и увидели, что это хорошо. Оставили маленькое наблюдающе-записывающее устройство, а с ним и штуковину, которая вызовет их, когда все созреет. Потом снова улетели.

Миллиард лет спустя будильник зазвенел, и они вернулись.

* * *

У меня была штатная должность в нью-йоркском Американском музее естественной истории, но в тот день я, разумеется, на работу не пошел. Я сидел дома и смотрел новости – перепуганный, как все. Часа два назад объявили военное положение. Хаос нарастал. Иногда я слышал стрельбу на улицах.

Кто-то замолотил в дверь.

– Армия Соединенных Штатов! – гаркнули с той стороны. – Немедленно откройте!

Я подошел к двери, на которой было четыре замка.

– Откуда мне знать, что вы не мародеры? – крикнул я в ответ.

– Сэр, у меня есть приказ в случае необходимости выбить дверь. Так что или откройте ее, или отойдите.

Я прильнул к старомодному ныне глазку. Одеты они были как солдаты, тут сомнений нет. Один из них поднял винтовку и ударил прикладом по дверной ручке. Я быстро крикнул, что сейчас впущу их, и за несколько секунд открыл все четыре замка. В кухню ворвались шестеро в полном боевом снаряжении. Они разделились и быстро осмотрели все три комнаты, четко и по-армейски выкрикивая: «Все чисто». Седьмой, чуть постарше остальных, встал передо мной с блокнотом в руке.