– А куда едем-то?

– Увидишь.

Он то ли следы запутывал, то ли выслеживал кого-то, то ли просто издевался надо мной. Я сделал два круга по Овражкам, улице Советской и Кушелевскому спуску. Рядом с каким-то тупичком, окруженным почерневшими заборами, он попросил остановиться, вышел из машины, встал у забора и обильно его полил.

– Прямо! – скомандовал он, вернувшись в машину.

Мы проехали сбербанк, миновали пожарную каланчу и свернули к котельной. Я следил за часами. Семь минут записи – коту под хвост.

– Приехали, – сказал Филя. – Паркуйся и выходи!

Мы остановились у двухэтажного, давно не крашенного здания цвета болота, рядом с которым торчала черная длинная труба на растяжках. Филя поднялся на крыльцо и распахнул дверь на ржавых петлях.

– Прошу! – кивнул он, приглашая меня войти первым.

В сумрачном помещении было душно, пахло плесенью и мылом. Филя свернул в коридор и остановился у двери с надписью «Мужское отделение».

– Прежде чем приступать к серьезному делу, – сказал он, протягивая мне пластиковый жетон, – надо отмыть тело и душу.

И только тогда я понял, куда и почему он меня привез. Я сразу сник. Мое состояние трудно было скрыть, но Филя будто не замечал моего рассеянного и блуждающего взгляда. Он получил у банщика простыни, веники и, отыскав свободные шкафчики, стал весело раздеваться.

Я расстегивал пуговицы, расшнуровывал ботинки и стаскивал с себя одежду с таким убийственным видом, будто готовился посетить крематорий. Оголившись, Филя взял тазик, сунул в него веник и, насвистывая, пошел в моечный зал.

Повесив рубашку на крючок, я вынул из кармана диктофон, остановил запись и символически плюнул на прибор. «Куда ж тебя засунуть?» – подумал я, с ненавистью оглядывая себя.

Филю я нашел на нижней полке парной. Париться он не умел и не любил – это было сразу заметно по его погрустневшему лицу, зато здесь он был уверен, что никаких улик я на него не соберу. Дождавшись, когда из парной уйдет хромой старик в шерстяной шапочке, облепленный березовыми листьями, Филя вполголоса и торопливо начал ставить мне задачу:

– Помнишь то место, где я выходил из машины? Выше по улочке, метрах в пятидесяти, стоит дом Городовицкого. Сегодня в восемь вечера князь ужинает у него. «Понтиак» с водилой будет ждать его ниже, на шоссе, на эту раскисшую горку он не взберется. Место темное, фонарей нет. Больше двух часов князь у Городовицкого не высидит. Значит, около десяти он выйдет из дома и пойдет к ступеням, чтобы спуститься к машине…

– Я понял, – перебил я Филю, хотя понял еще далеко не все. – А охрана?

Расчесывая вспотевшее тело ногтями, Филя мучительно кряхтел, тряс головой, стряхивая со своего замечательного носа капли пота.

– Охраны не будет. После вчерашнего князь им уже не верит. Возможно, он предложит тебе проводить его. Тогда скажи, что ты его встретишь на своей машине.

– А если его выйдет провожать Городовицкий?

– Не выйдет. Он третий день с радикулитом валяется, из дома вообще не выходит. Понял?

– Понял. Какое дашь оружие?

– Оружие! – усмехнулся Филя. – Оружие – это твоя машина. Встанешь с заведенным мотором и выключенным освещением у забора и, как только князь выйдет из улочки, дашь по газам. Разок тюкнешь – и все, старику много не надо.

– Плохо ты придумал, – покачал я головой. – Я оставлю столько следов, что меня уже через час найдут. Следы протектора, вмятина на передке, кровь…

– Нет, чувачок, – покачал Филя головой. – Ты меня не так понял. Ты, оказывается, вообще ничего не понял. Не надо криминала! Не надо скрываться с места дэтэпэ! Ты, как честный автолюбитель, поступаешь согласно правилам. То бишь: затаскиваешь тело в машину и гонишь в первую горбольницу, она за мостом на горке…

– Знаю.

– Знаешь, прекрасно. Подъезжаешь к приемному отделению. Тебя встретит дежурный врач – мужчина лет сорока, крепыш такой, осанистый, рукастый. В общем, другого там не будет. Вместе с ним отнесете тело в операционную. И на этом твоя задача заканчивается. Врач выдаст тебе справку, что ты был трезв, а гаишникам – заключение, что потерпевший был пьян. Вот и все.

– А если князь еще будет жив?

– После того, как он попадет на операционный стол, он уже не будет жить, – спокойно заверил Филя. – Ах, зараза, какая жарища!

– Могли бы поговорить в машине.

– Да кто тебя знает… – пробормотал Филя.

– Сколько ты мне дашь?

– Тридцать тысяч. Баксов.

– А обещал сто. Если бы я не знал, что ты собираешься загребать лопатой деньги миллионера…

– Сорок! – сразу повысил ставку Филя.

– Пятьдесят, – потребовал я.

– Черт с тобой!

Едва мы успели пожать друг другу руки, как в парную снова зашел хромой. Кряхтя, он взобрался на самый верх, взял кружку и плеснул воду на раскаленные камни.

Схватившись за уши и пригибая головы, мы с Филей кинулись к дверям и выскочили в моечный зал, словно нас вышвырнуло паром.

* * *

Никто не должен был знать, что я заходил к князю. Пройдя через ворота проходной, я поздоровался с охранниками и, получив угрюмый и неразборчивый ответ (заступила та смена, которая гуляла вчера вечером на банкете, абстинентный синдром), добавил, что буду безвылазно торчать у себя, так как предстоит серьезный разговор с Родионом. После этого я решительно направился по аллее в глубь усадьбы.

Когда деревья надежно отгородили меня от проходной, я остановился и, убедившись, что меня никто не видит, побежал через малинник и ивняк прямиком к хозяйскому дому. Чтобы не светиться у парадных дверей, я влез в окно столовой, которую официантки проветривали после завтрака, и оттуда благополучно дошел до двери кабинета князя.

Татьяны, как ни странно, на рабочем месте не было, но меня успокоил учетный журнал, раскрытый на странице «31 МАРТА», наполовину исписанной почерком Татьяны. Это свидетельствовало о том, что сегодня утром она здесь уже была.

Чуть-чуть приоткрыв дверь кабинета, я посмотрел в щель и, убедившись, что князь один, зашел внутрь и тотчас запер дверь на ключ.

Орлов выглядел неважно. Завернувшись в плед, он сидел в кресле и, нахмурившись, смотрел в ветхую раскрытую книгу. Кажется, это было старинное издание «Государя» Макиавелли на итальянском. Рядом стоял стакан с чаем в серебряном подстаканнике и тонкая трубочка с нитроглицерином.

– Послушай, – сказал князь, не дав мне рта раскрыть, указал рукой на стул и стал с ходу переводить: – «К людям надо относиться либо ласково, либо жестоко, гладить или убивать; нечто среднее опасно, ибо за малое зло человек может отомстить, а за большое не может; посему бить человека надо сильно, наверняка, чтобы уже не думать о возможной мести».