– Мы сгорим без остатка? – спросила раскаленная Вирджиния. – Или выгорим обратно в детство, обратно в духов и ангелов, и начнем все сначала? Хотя это не важно. О, Красти, как это прекрасно!

– Наверное, – произнес Джеки Ньюхаус из-за стены огня, – в соус стоило бы добавить чуть больше уксуса. Такое мясо, думаю, заслуживало чего-то покрепче. – И он исчез, словно растаял в пламени.

– Chacun a son gout, – заметил Зебедия Т. Кроукрастл, что в переводе означает «на вкус и цвет...», облизнул палец и покачал головой. – Лучше не бывает, – сказал он с невероятным удовлетворением.

– Прощай, Красти. – прошептала Вирджиния. Она протянула руку сквозь пламя и на пару мгновений крепко сжала его смуглую ладонь.

В следующий миг на заднем дворе кофейни Мустафы Строхайма в Гелиополисе (который некогда был городом Солнца, а теперь превратился в пригород Каира) не осталось ничего, кроме белого пепла, разносимого мягким ветерком – пепла, похожего на снег или сахарную пудру; не осталось ничего и никого, кроме молодого парня с черными как смоль волосами и ровными белыми зубами, в фартуке с надписью ПОЦЕЛУЙ ПОВАРА.

Из-под толстого слоя пепла, засыпавшего кирпичный алтарь, показалась маленькая пурпурно-золотая птичка. Она пискнула и уставилась прямо на Солнце, как дитя смотрит на своего родителя. Расправив тонкие крылышки, она взмыла вверх, к Солнцу, и никто не следил за ее полетом, кроме юноши во дворе.

У ног парня, под пеплом, который недавно было деревянным столом, лежали два длинных золотых пера. Он поднял перья, стряхнул с них пепел и аккуратно уложил в карман куртки. Потом снял передник и ушел своей дорогой.

* * *

Холлиберри ДваПера Маккой – взрослая женщина, мать семейства. Ее некогда черные волосы теперь отливают серебром, а из узла на затылке торчат два золотых пера. Сразу бросается в глаза, что когда-то эти перья выглядели очень эффектно, но с тех пор минуло много лет. Холлиберри является президентом Эпикурейского клуба: богатой и неспокойной компашки. Давным-давно она унаследовала эту должность от отца. Я слышал, что эпикурейцы вновь начинают роптать: говорят, что уже перепробовали все на свете.

Inventing Aladdin

Перевод. Н. Эристави

2007

И снова – в который уж раз! –

Она – на супружеском ложе.

В ногах свернулась сестренка.

Она досказала сказку –

И ждет. Девочка знает свою роль,

Торопливо щебечет: «Я спать не могу, сестрица.

Я новую сказку хочу!»

Шахерезада с трудом переводит дыханье

И начинает: «Дошло до меня, о царь.

Что в далеком Пекине жил некогда юный повеса.

Звали его... Аладдином. Отец его умер,

И овдовела мать...»

Нить сказки плетется – приехал колдун-чернокнижник.

Назвался дядюшкой Аладдина, а сам

Втайне лелеял мрачные планы.

Завел он юношу в тайное место в пустыне.

Перстень на палец надел – волшебной, он клялся, силы,

Спустил Аладдина в колодец, а там –

Пещера, полны ее гроты

Бесценных каменьев.

Просил: «Принеси мне лишь лампу!» –

и Аладдин принес,

А дядя столкнул его в пещерную тьму –

На верную гибель...

Пока что довольно.

Пускай Аладдин несчастный еще потомится в пещере!

Она умолкает – а муж опять

Не может дождаться грядущей ночи.

Итак, наступает утро.

Она готовит еду,

Кормит детишек.

Мечтает...

Помнит она: Аладдин – в западне.

Помнит, что сказкой своею

Купила она себе новый

День жизни.

А дальше-то что?

Ох, наперед бы знать!

И только когда на город спускается вечер.

Когда супруг рычит (в который уж раз):

«Уж завтра ты точно расстанешься с головой!»,

Когда сестренка ее Дуньязада невинно мурлычет:

«Сегодня еще не завтра. Ну а пока, –

Что ж с Аладдином случилось?» –

Только тогда

Она понимает, что было дальше.

В пещере, сияющей жаром цветных каменьев,

Трет Аладдин лампу. Вот джинн появился...

Тянется, льется сказка. У Аладдина уже –

Невеста-царевна, дворец, сады и фонтаны.

Но вот – опасность! Вернулся в город колдун.

В обличье старьевщика он по улицам бродит,

Кричит: «На новые старые лампы меняю!»

Теряет все Аладдин...

Она замолкает.

Ну что ж – прожить еще день ей явно позволят!

Тихонько сопит сестра. Захрапел супруг.

Она же лежит без сна и глядит в темноту ночную,

Предвосхищая развитье дальнейших событий.

Как Аладдину вернее удачу вернуть –

Так или этак?

Как воротить свой дворец, сады и царевну?

Она уснет на рассвете.

А сказке нужен конец...

Но, может, сны ей помогут лучше, чем мысли?

Она просыпается.

Кормит детишек.

Жемчуг вплетает в косы.

Лениво плетется на рынок,

Чтобы купить там

Масла для лампы. Торговец нальет

Масла в кувшин

Из бочки огромной –

В сознанье мелькает мыслишка:

«А в бочке такой

И человека ведь спрятать можно!»

В тот день она купит и травки душистой – сим-сима.

Сестренка смеется: «Тебя он казнит не скоро!»

«Не скоро». А в воздухе жарком висит молчаливо:

«Но все же – казнит».

На ложе ее перстень потрет Аладдин –

Раб Перстня придет на помощь.

(Замерли царь и сестренка.)

...Мертв чернокнижник, спасен Аладдин! –

И она замолкает.

Сказке конец – но конец и рассказчице тоже?

Теперь бы скорее начать сказку другую!

Шахерезада спешно проводит смотр

Войскам своих слов, отрядам случайных придумок.

Сны и дневные событья наводят на мысль

О бочках, в которых прячутся люди.

«Сим-сим, откройся!» – шепчет она, и на губах

уже играет улыбка.

«Дошло до меня, о царь, – жил некогда человек

по имени Али-Баба. И был он честен, но беден...»

Она говорит, и пока говорит – свободна.

Ну что ж... еще на день жалкая жизнь ее

Опять спасена. Так будет до новой ночи,

Так будет, покуда царь от нее не устанет