– Почему я должна ей писать?

– Ты обязана выразить свои соболезнования по поводу смерти миссис Форрестер; к тому же это будет естественным проявлением учтивости и такта с нашей стороны, если ты заверишь ее, что мы как следует позаботимся о Джудит.

– Уверена, она не нуждается ни в каких заверениях с моей стороны. Мисс Катто в своей обычной корректной манере прекрасно все сделает за меня.

– Так не пойдет, Диана, дорогая. Ты должна написать сама. Я уверен, миссис Данбар желает войти с нами в контакт, и первый шаг обязана сделать ты.

– Почему бы мне не позвонить ей?

– В Сингапур? – усмехнулся полковник. – Это невозможно.

– Я могла бы послать ей телеграмму. – Диана задумалась, потом захихикала. – Как насчет такого сообщения:

Но Эдгар не был настроен на игривый лад.

– Хватит паясничать, Диана!

– А почему бы тебе не заняться этим? Ты же знаешь, как я ненавижу писать письма.

– Это должна сделать ты. Напиши прямо сейчас, и дело с концом; да прояви побольше такта, любезности и сочувствия.

Вскоре Диана уже сидела со страдальческим видом за своим письменным столом, собираясь с силами, чтобы приняться за нелюбимое дело. Нехотя она протянула руку к листу плотной бумаги с голубым тиснением, взяла авторучку с широким пером и начала. Стоило взяться, и она стала бегло и с растущим ощущением собственной искренности покрывать страницу за страницей своими огромными, неразборчивыми каракулями. Раз уж села за письмо – так сделать все сразу.

«В мое отсутствие (я часто уезжаю в Лондон)…»

Мысли Дианы отвлеклись. Она положила ручку, откинулась в кресле и стала смотреть в окно на окутанный туманом апрельский сад, островки желтых нарциссов, сочную молодую листву и подернутое дымкой море. Сейчас, когда пасхальные праздники уже на носу, неподходящий момент для отъезда, но она так давно не была в Лондоне, и ни с того ни с сего ее охватило неодолимое, как потребность в наркотике, желание бросить все и сбежать.

Лондон много значил для нее; это романтика, шик, пьянящее веселье, это старые друзья, магазины, театры, картинные галереи и музыка. Ужины в «Беркли» и «Рице», поездки на автомобиле в Аскот на ежегодный розыгрыш Золотого кубка, конспиративный обед с чужим мужем в «Белой башне» или танцы всю ночь напролет в «Мирабеле», «Багателе» или в «Четырех сотнях».

Конечно, Корнуолл – ее дом, в Корнуолле – ее семья, дети, прислуга, гости. Но Нанчерроу принадлежит Эдгару. А ей принадлежит Лондон – ей одной. Диана была единственным и поздним ребенком чрезвычайно состоятельных родителей. После смерти отца, лорда Олискама, его поместье в графстве Глостершир и большой дом на площади Беркли в центре Лондона отошли вместе с титулом дальнему родственнику, однако, выйдя в семнадцатилетнем возрасте замуж за Эдгара Кэри-Льюиса, Диана получила изрядное приданое, куда входил помимо прочего домик в очень фешенебельном районе Лондона – за площадью Кэдоган, там, где когда-то располагались королевские конюшни. «Хоть ты и будешь жить в Корнуолле, – сказал ей отец, – каменные стены никогда не упадут в цене. Да и собственный угол в Лондоне тебе пригодится». Диана не обсуждала волю отца, но потом всю жизнь благодарно вспоминала его мудрость и прозорливость. Не раз ее посещала мысль, что, не будь этого дома на Кэдоган-Мьюз, она просто-напросто не смогла бы выжить, ибо только там, в своем скромном убежище, она принадлежала самой себе.

В памяти всплыл обрывок мелодии. Сладко-меланхолическая песня Ноэля Коуарда[35], под которую они с Томми Мортимером танцевали в «Куаглино».

Диана вздохнула. «Вот кончатся праздники, и я обязательно вырвусь, – пообещала она себе. – Возьму с собой Пеко и поеду на „бентли“ в Лондон. Есть о чем подумать и помечтать. Жизнь пуста, если ничего не предвкушаешь впереди». Ободренная радужной перспективой, она исполнилась решимости закончить письмо Молли Данбар и опять взялась за перо.