Не берусь вам ответить на этот вопрос: мои разыскания (а люди, знающие меня, подтвердят, что когда я ставлю себе какую-нибудь цель, то не жалею сил), — мои разыскания на сей раз ни к чему не привели.

То был каприз моды, а мода — богиня еще более причудливая, чем фортуна. Едва ли современные читатели знают, кто такой был этот Фрерон, и Фрерон, над которым издевался Вольтер, более известен, чем патрон этих элегантных убийц.

А между тем эти два Фрерона были в тесном родстве: Луи Станислас был сыном Эли Катрина, который умер в припадке гнева, когда издававшаяся им газета была закрыта хранителем печатей Мироменилем.

Сын, возмущенный несправедливостями, жертвой которых стал его отец, сначала горячо уверовал в идеи революции и вместо газеты «Литературный год», задушенной в 1776 году, стал издавать в 1789 году газету «Оратор народа». Он был послан на Юг в качестве чрезвычайного уполномоченного, и в Марселе и Тулоне до сих пор еще помнят совершенные им зверства.

Но все это было им позабыто, когда 9 термидора он выступил против Робеспьера и помог свергнуть с престола Верховного Существа воссевшего там гиганта, который из апостола стал богом. Но Фрерона отвергла Гора и бросила его на растерзание тяжелым челюстям Моиза Бей ля. Потом Фрерона с презрением прогнала Жиронда и предоставила Инару его проклинать. По словам свирепого и красноречивого оратора от Вара, Фрерон, нагой и покрытый проказой преступлений, был принят, обласкан, взлелеян термидорианцами. Затем из их лагеря он переметнулся в лагерь роялистов и, как это ни странно, оказался во главе молодых рьяных мстителей, потакая их бешеным страстям и пользуясь бессилием закона.

Морган с трудом пробирался в толпе этой «золотой молодежи», этой «молодежи Фрерона», жеманно картавившей, сюсюкавшей и то и дело клявшейся честью.

Надобно сказать, что вся эта молодежь в своих костюмах, связанных трагическими воспоминаниями, была все же охвачена безумным весельем.

Это трудно понять, но это факт.

Попробуйте, например, объяснить «пляску смерти», которая свирепствовала в начале пятнадцатого столетия, напоминая современный бешеный галоп, под управлением Мюзара; хороводы кружились по кладбищу Убиенных Младенцев, и среди могил валились бездыханными пятьдесят тысяч зловещих плясунов…

Морган явно кого-то разыскивал.

Но вот его остановил молодой щеголь; он только что погрузил красный от крови палец в серебряную вызолоченную табакерку, которую протягивала ему очаровательная «жертва»: на его изящной руке только этот палец не был умащен миндальной пастой. Он собирался было рассказать про удачную экспедицию, в которой он окровавил себе палец, но Морган улыбнулся ему, пожал другую его руку, затянутую в перчатку, и бросил:

— Я кое-кого ищу.

— Спешное дело?

— Соратники Иегу.

Молодой человек с окровавленным пальцем пропустил Моргана.

Тут ему преградила дорогу восхитительная фурия (как выразился бы Корнель), у которой волосы вместо гребня поддерживал кинжал с тонким, как игла, острием.

— Морган, — начала она, — вы здесь красивее, храбрее всех и достойнее всех любви! Что вы ответите молодой женщине на эти слова?

— Я отвечу ей, что люблю и мое сердце слишком мало, чтобы вместить два предмета любви, да еще и предмет ненависти.

И он продолжал свои розыски.

Внезапно его остановили двое молодых людей, которые горячо спорили, причем один утверждал: «Это англичанин!», а другой: «Это немец!»

— Клянусь честью, — сказал один из них, — вот человек, который может разрешить наш спор!

— Нет, — отвечал Морган, пытаясь прорваться сквозь эту преграду, — я очень спешу.

— Одно только слово, — попросил другой. — Мы с Сент-Аманом держали пари: он говорит, что человек, которого судили и казнили в Сейонском монастыре, был немец, а по-моему, англичанин.

— Не знаю, — ответил Морган. — Меня там не было. Обратитесь к Эктору, — в тот день он был председателем.

— Так помоги найти Эктора.

— Лучше вы мне скажите, где Тиффож, — я его ищу.

— Вон, в глубине зала, — и молодой человек указал туда, где лихо отплясывали кадриль. — Ты узнаешь его по жилету; его панталоны тоже заслуживают внимания, и я непременно закажу себе такие же из кожи первого же матевона, который мне попадется!

Морган не стал расспрашивать, чем замечателен жилет Тиффожа, какого фасона и из какой материи его панталоны, заслужившие одобрение такого знатока мод, как его собеседник. Он устремился в указанном направлении и увидал нужного ему человека, исполнявшего «па д'эте», столь замысловатый и столь причудливого плетения (да простят мне этот технический термин!), что казалось, будто он был пущен в ход самим Вестрисом.

Морган подал знак танцору.

Тиффож вмиг остановился, отвесил поклон своей даме, отвел ее на прежнее место, извинился, что должен отлучиться по спешному делу, и, подойдя к Моргану, взял его под руку.

— Вы его видели? — спросил Тиффож.

— Я только что от него.

— И вы передали ему письмо короля?

— В собственные руки.

— Он его прочел?

— Тут же.

— И дал ответ?

— Два ответа: один устный, другой письменный, но по существу это одно и то же.

— Письмо при вас?

— Вот оно.

— Вы знаете его содержание?

— Это отказ.

— Решительный?

— Решительнее быть не может.

— Ему известно, что, обманывая наши надежды, он становится нашим врагом?

— Я сообщил ему об этом.

— А что он ответил?

— Ничего, только пожал плечами.

— Каковы, по-вашему, его намерения?

— Об этом легко догадаться.

— Не задумал ли он прибрать к рукам власть?

— Похоже, что так.

— Власть, но не трон?

— Почему бы и не трон?

— Он не осмелится стать королем!

— О, я не уверен, что он станет именно королем, но не сомневаюсь, что он кем-то станет.

— Но, в конце концов, он всего лишь «солдат удачи»!

— В наше время, милый мой, лучше быть сыном своих трудов, чем внуком короля.

Молодой человек задумался.

— Я передам все это Кадудалю, — проговорил он.

— И добавьте, что первый консул сказал такие слова: «Вандея у меня в руках, и если я захочу, то через три месяца возьму ее без выстрела!»

— Это очень важное известие!