— Я не желаю иметь никаких дел с Зайреком! По правде говоря, однажды ему все же пришлось столкнуться с колдуном. Как-то чародей явился без приглашения на дворцовый праздник и стал насмехаться над королем. Тот, вне себя от гнева, приказал схватить Зайрека и заковать его в цепи за неслыханную дерзость. Но чародей искусно околдовал короля, и тот вообразил себя псом. Он помчался на псарню и там, чавкая, начал грызть кости и даже, говорят, взгромоздясь на одну из гончих, с усердием покрыл ее. Придя в себя, король предпочитал избегать чародея.

— Никаких дел с Зайреком! — повторил он. — Мы должны принимать его как тяжкое испытание, как проклятие. Все, что нам остается, — это молить богов о том, чтобы они избавили нас от него, да и то мы должны делать это втайне.

Все избегали Зайрека, за исключением тех, кого внешность мага повергла в любовное безумие, но даже они побаивались своего господина. Чародей жил недалеко от города, в старинном, полуразрушенном доме, нависающем над морем. По ночам на крыше, на стенах, облепленных ракушками, на обросших мхом каменных зверях, что свирепо таращились с лестницы, играли таинственные отблески. Двери дома никогда не запирались; они всегда были широко распахнуты, даже если чародей куда-нибудь отлучился. Лишь однажды какой-то разбойник оказался настолько глуп, что осмелился забраться в этот дом. Он вышел оттуда идиотом, так и не сумев никому рассказать, что же он там увидел. Конечно же, Зайрек не держал слуг, кроме околдованных им несчастных. Иногда на море начинался страшный шторм, гигантские валы бушевали и разбивались о стены старого дома. Если кто-нибудь в непогоду решался покинуть свое жилище, он мог разглядеть фигуру Зайрека на высокой башне. Колдун всматривался в бурное море и время от времени бросал что-то со своей башни вниз, в волны, — так бросают объедки в клетку с диким голодным зверем. Никто не сомневался, что Зайрек заключил какой-то договор с ужасным Морским Народом, обитающим глубоко под водой.

В тот день, когда Зайрек шел по городским улицам, в небе сгустились грозовые тучи. Люди расступались перед магом, кланяясь до земли. Женщины хватали детей и прятались по домам.

Сине-черные тучи тяжело нависали над башнями города. Наконец капли дождя упали на раскаленные улицы, но ни одна из них не задела чародея. Вдруг в саду богатого дома открылась калитка; оттуда тихо вышла бледная девушка и упала перед Зайреком на колени.

— Возьми меня в рабыни, — попросила девушка. — Посмотри, я надела лучшие драгоценности, чтобы преподнести их тебе в дар.

Зайрек не замедлил шага, он даже не взглянул на красавицу. Когда он проходил мимо, девушка вцепилась руками в его ногу.

Колдун остановился и посмотрел на нее. Волосы несчастной рассыпались по мостовой. В глазах Чародея бесновались призраки, но он спокойно обратился к красавице:

— Может, лучше сразу убить тебя? Девушка подняла голову.

— Я все равно умру без твоей любви, — призналась она. — Мне кажется, ты служишь самому Владыке Смерти — так много людей подарил ты ему.

— Владыке Смерти? — переспросил Зайрек. — В твоих словах есть нечто забавное, но тебе этого не понять.

Он посмотрел в глаза красавице, и девушка повалилась на камни мостовой, отпустив его ногу. Она долго пролежала так под дождем; потом слуги осмелились выйти и занесли ее в дом.

В этот день на рыночной площади города казнили убийцу. Зайрек остановился, чтобы посмотреть на казнь, и, когда преступник заплясал на веревке, лицо чародея побледнело. Никто не заметил этого — люди слишком боялись Зайрека, чтобы смотреть на него. Но тут чей-то голос произнес его имя не совсем так, как оно звучало теперь. Чародей быстро обернулся, но никого не увидел — никого, кто бы мог назвать его Зайремом.

Несколько лет назад до этого — может, пять, а может и десять — Зайрем очнулся в Долине Смерти под деревом со сломанными сучьями. Его шею все еще сжимала веревочная петля — он хотел повеситься, когда другие средства не помогли. Все еще шел дождь. Зайрем знал, что провел здесь уже несколько дней и ночей, но не мог сообразить сколько. Он лежал на спине, подставив лицо дождю, смутно припоминая тень, коснувшуюся его чела. Тень эта принесла ему облегчение, некое подобие смерти, но не смерть, он всего лишь потерял сознание — ибо от самой смерти он избавлен надолго.

Зайрем хотел умереть, но смерть отказалась от него. Он хотел служить Владыке Ночи, Азрарну, князю демонов, но его отвергли. У него отняли все: его стремление к добру, надежды и гордость, даже единственную возможность отомстить Судьбе — уничтожить свое собственное тело, — ибо он был неуязвим. Безвыходное положение: Зайрем более всего жаждал убить себя — но не мог этого сделать.

Наконец он поднялся и сел на камень у ядовитого ручья. Со временем он вспомнил своего товарища, Симму, ставшего ради него женщиной. Он вспомнил, как она неотступно следовала за ним, как танцевала, зачаровывая единорогов волшебством эшв и своей красотой. Но наслаждение, полученное им, лишь усилило стыд Зайрема, заставило его почувствовать пустоту и отчаяние. И все же сейчас он испытал прежнее гнетущее и непреодолимое желание обладать Симму.

Но его спутница не искала его. Прошло много времени, прежде чем Зайрем покинул долину и, еле волоча ноги, отправился в дикие и зловещие черные земли. Когда он добрался до соленого озера, он не нашел ни свою подругу, ни даже ее следов.

Дождь перестал лить, и небо прояснилось. В вечернем полумраке озеро светилось каким-то жутким светом. Зайрем бродил по берегу, думая о старом колдуне: тот от имени Азрарна отверг его, но пристально вглядывался в Симму, девушку с сияющими волосами, чья женственность, казалось, расцвела от этого взгляда; в те мгновения Симму стала прекраснее, нежнее и сладострастнее, чем когда-либо бывала для Зайрема.

В детстве святые отшельники научили юношу бояться себя и своей радости; монахи в желтом храме, сами того не подозревая, научили его презирать богов. Люди научили Зайрема вероломству. Азрарну он был не нужен. Владыка Смерти отвернулся от него. Зайрем остался ни с чем, однако Симму могла бы подарить ему свою любовь — этой любви, возможно, хватило бы, чтобы исцелить его кровоточащую душу. Но Симму исчезла; дева или юноша — она отреклась от Зайрема. Так ему казалось. Как мог он в тот день и ту ночь догадаться о всепоглощающей печали эшвы, которая стала теперь и печалью Симму? Откуда он мог узнать о тьме и об Азрарне, шагнувшем из тьмы, чтобы навеять чары забвения? Или о том, что, несмотря на эти чары, Симму все еще смутно помнил своего спутника, свое второе я, свою любовь?

Ночь раскинула черные крылья — подобно тьме, что царила в душе Зайрема. Он шел по диким землям, шел, куда глаза глядят, и его душа напоминала курган из праха.

Долгие месяцы Зайрем скитался, питаясь плодами земли или голодая. И то, и другое не вызывало у него никаких эмоций, он ел ягоды и коренья лишь по привычке. Часто на него нападали дикие звери, но они не могли убить несчастного и в страхе уползали прочь. Иногда Зайрем встречал людей. В одной деревушке, в сотне миль от тех диких земель, его приняли за того, кем он когда-то был, — за жреца. К нему подошли несколько женщин, одна из них держала на руках больного ребенка, но Зайрем с отвращением взглянул на него и зашагал прочь. Когда же несчастная мать догнала его, он, неожиданно для себя самого, ударил ее. Так он впервые понял, что стал жесток. Именно жестокость пробудила его; раньше он испытывал подобные чувства, проявляя доброту и сочувствие к больному.